Читать «Дурак» онлайн - страница 116

Ее руки тем не менее продолжают раскладывать по блюдцам куски торта, она передает их Нисе и Юстиниану, и даже мне совершенно механически. Она нас видит, гостеприимно угощает, и в то же время говорит со своим братом о своей неизбывной боли — эти два события происходят как бы параллельно и для нее, и для нас.

— Я никогда не приеду туда, Бертхольд. Там живут наши враги. Лучше я умру здесь, чем буду жить бок о бок с теми, кто унижал нас.

Я не решаюсь есть свой торт, хотя он представляется очень вкусным, Ниса только смотрит на него с тоской, зато Юстиниан наслаждается всем вполне и выглядит так, словно смотрит представление.

— Разве ты не понимаешь? Нам не место там, брат, никому из нас. Мы пересотворены нашим богом не так, как они. Мы должны знать свое место, и оно здесь. Мы не сможем жить там, как птицы не могут жить под водой.

Мне становится так ее жаль, ее узловатые пальцы трут камни на кольцах, она волнуется и плачет. Я говорю:

— Я не Бертхольд, тетя Хильде. Я Марциан, его сын.

Ее блестящие от слез глаза, похожие на драгоценные камни в ее кольцах не меняются, но рука мгновенно вскидывается, как змея. Она отвешивает мне пощечину, да такую, что в голове звенит, а зубы клацают.

— Вы что с ума сошли?!

Голос у Нисы впервые становится очень злой, не просто резкий, а громкий, но Хильде не обращает на нее никакого внимания.

— Грязь и мерзость.

Она сплевывает мне под ноги.

— Когда эта принцепская шлюха понесла от него, я поклялась больше ни слова ему не писать. А теперь ты, ублюдок, в моем доме!

— Вы сами меня пригласили. И вы сами поняли, что я его сын!

Она вдруг берет чашечку чая, добавляет себе сахар, со спокойным достоинством помешивает его ложкой, постукивает, изымая из фарфора мелодичный звон.

— Грязь, падаль, гниль, очернил нашу кровь, — говорит она. Потом спокойно отпивает чай и пододвигает к нам сахарницу.

— Не стесняйтесь, — говорит она. — Чай получился слишком крепкий. Без сахара пить его совершенно невозможно.

Эта раздробленность, распад восприятия заставляет мою голову заболеть. Хильде одновременно выплевывает слова ненависти в мою сторону и остается гостеприимной хозяйкой, озабоченной только чаем в звенящих чашечках.

— Погода сегодня холодная, а то можно было бы выйти на балкон, — мечтательно говорит она. — Там, фактически, терраса.

Ее ложка погружается в сливки на торте, она говорит:

— Я хотела бы, чтобы ты и твоя сестра сдохли. Ублюдки, недостойные нашего горестного бога. Дети врага, опозорившие моего брата.

Она говорит:

— Но, думаю, к полудню солнышко выглянет.

И злые слезы текут по ее лицу.

— Я понимаю, что вы ненавидите меня, я понимаю.

— Только хотела еще раз взглянуть на его лицо, — вдруг шепчет она. Слезы капают в чай, когда она склоняет голову.

— Это просто потрясающе, — говорит Юстиниан. — Невероятно, я в восторге! Я напишу такую пьесу!

— Ешьте, пожалуйста, торт, — отвечает Хильде. — Не стесняйтесь.

— Мне так не хочется ранить вас, — говорю я. — Мне так жаль, что вам, то есть, тебе, то есть вам все-таки — плохо. Я бы хотел, чтобы было легче. Я не знаю, правда, как вам будет легче.