Читать «Дунай: река империй» онлайн - страница 66

Тот, кто бывал в австрийской столице, знает: вальс Штрауса – совершенно венская по идеологии, духу и текстуре музыка, соответствующая идеальному характеру этого легко танцующего города, однако вовсе не соответствующая характеру венской связи с Дунаем. Вена, за что ее якобы и невзлюбил неудачник Гитлер, никогда не пыталась полностью присвоить, целиком впитать в себя Дунай. Вспоминаю свое первое знакомство со столицей Австрии: выяснилось, что до главной реки из центра надо добираться, что она здесь не парадный проспект, что окрестные озера не менее важны для мироощущения жителей Вены, чем центральная водная магистраль. Рациональному городу с патетическим стилем архитектуры, очевидно, покойнее жилось в паре-тройке километров от берега широкого потока, часто грозившего неприятностями. Этот парадокс (танцующий город по идее не должен и не может быть рациональным), полагаю, предопределен главным историческим противоречием эпохи Габсбургов: их обширное государство, парализованное международными и национальными конфликтами, задолго до своей кончины утратило пассионарность и волю к переменам, а другой дунайской судьбы Австрия себе не выбрала.

Гедонизм жителей Вены, любителей танцев и иных чувственных развлечений, странным образом сопровождался всеобщей склонностью к бюрократическому порядку. Это подтверждено документами разных эпох, зафиксировано и в художественном творчестве. Например, герои драм сугубо литературного классика, одного из главных творцов габсбургского мифа, Франца Грильпарцера , готовы прямо-таки умереть за порядок, воспринимаемый как данный свыше божественный ход вещей. Психологи находят подобному мировосприятию свое объяснение: австрийская ментальность рассматривает личность в функции частицы исторически заданной иерархии мира, отсюда, кстати, и неприятие Веной нарушителя традиций Наполеона Бонапарта.

Через столетие после победы над “корсиканским чудовищем” государство Габсбургов одним его подданным все еще казалось вечным, как Дунай, а другие ощущали в политике и ежедневной жизни совершенно речную зыбкость: между разными слоями населения, между разными народами то и дело вспыхивала вражда. Буржуа ненавидели социал-демократов, славяне не доверяли немцам, неимущие завидовали богатым, окраины норовили убежать от центра. Суть империи все больше сводилась к придворным, чиновникам, генералам, священникам. Столица воплощала в себе огромную страну до такой степени, что стала ее главным стилем – венский кофе, венская кухня, венский вальс, венский стул определяли Австро-Венгрию. Этот сытый город по-прежнему любил скромное и неброское: идилличную статику, размеренность необременительных будней, иногда подчиненных мягким правилам несвободы, что позволяло еще полнее наслаждаться преимуществами уютного существования. “Вена может занять первое место в отношении слабости и косности духовной жизни, напряжение и энергия которой ничтожны, – с сожалением писал в конце XIX века музыкальный критик Михаэль Граф. – Единственная область, в которой венский дух творчески проявил себя, – венский вальс – в сущности не что иное, как музыкально облагороженное филистерское благодушие”. Примерно такой Вена кое в чем остается и теперь: я уверен, что как раз в этом городе в полных покое и довольстве доживает свой век умиротворенное пенсионерское счастье. Это покойное довольство воспроизводит само себя, поколение за поколением.