Читать «Друзья и звезды» онлайн - страница 4

Михаил Веллер

Тогда вспоминается тот афоризм, что лесть — это агрессия на коленях.

Таким образом, ничего я Аксенову на это не сказал, а только подумал. Дальше Зощенко переходит в Хармса: «посмотрел в глаза со значением и молча руку пожал».

6

Никогда Васе не давали его лет. Был легок, подвижен, стилен. Не поседел, не облысел, не бросил курить, от рюмки отказываться не думал. От соразмерной рюмки.

В свое время квасили шестидесятники со страшной силой. И, ослабнув в свой срок здоровьем, вспоминали молодые подвиги с положенной ностальгией.

Гены Аксенову достались крепкие. Отец дожил чуть не до ста лет. Мать вынесла колымские лагеря и ссылки, и на старости лет сын еще успел показать ей Париж. Но неизбежный образ жизни советского писателя таков, что подлечивать внутренние органы типа печенки иногда приходилось.

— Мне то же, что Василию Павловичу, — сказал я в ресторане, куда Аксенов пришел первым.

— Я пью водку, — показал Аксенов.

Вот черт. А я думал, что он, с его спортивным образом жизни, потребляет исключительно красное для здоровья.

— Да там одно время врачи рекомендовали повоздерживаться… — пояснил он.

Лицо его выражало готовность к доброте. Характернейшей чертой Аксенова в жизни была постоянная внутренняя улыбка.

7

— Я по твоим рассказам на филфаке курсовую писал, — сказал я.

— Что ж там можно было написать, — сказал он. — Интересно было бы почитать.

— В дипломе у меня была глава по «Завтракам сорок третьего года» — как пример контрапункта в новеллистике.

— А какой там контрапункт?..

— Ну там же идут две временные линии параллельно: они сидят в вагоне-ресторане — и враждуют долгие месяцы в школьном военном детстве.

— Ну, если так…

Рассказы Аксенова были категорически нетрадиционны в советской литературе. («Советская» — это была русская советского периода. Нерусские того же периода назывались «литературы народов СССР». Русская заграничная литература — официально не существовала.)

«У нас в Рязани

Грибы с глазами:

Их едят —

А они глядят», —

сказал я. — «Дикой» — поразительно гениальный рассказ, один из лучших, которые я вообще читал. Два варианта судьбы. Оба правы. И оба утопичны. Оба преследовали недостижимые цели. Один строил коммунизм, другой — вечный двигатель. И через неявную иллюзорность созданного в сарае вечного двигателя — подразумевается невозможность якобы реальной коммунистической утопии. А можно и наоборот: если один земляк создал вечный двигатель — так и другой создал справедливое счастье на Земле, которое раньше считалось невозможным. И вся эта дуалистичность бытия закольцована народным стихом, превращаясь в фольклорную байку.

— Вот ты как это понял, — с растяжкой сказал Аксенов, хмыкнул и помолчал.

— А разве не так?.. — спросил я утвердительно.

— Можно, наверное, и так, — согласился он.

— А ты сам разве не этот смысл имел в виду?.. — немного растерялся я, ожидавший естественного согласия с оттенком похвалы за мое глубокое понимание авторского замысла.