Читать «Дружба, скрепленная кровью (Сборник воспоминаний китайских товарищей — участников Великой Октябрьской социалистической революции и Гражданской войны в СССР.)» онлайн - страница 112

— Эй, вы что — из Китая? — спрашивал один.

— Неужели наш Китай тоже участвует в интервенции? — удивлялся другой.

— Вы как попали в Красную Армию? — интересовался третий.

— Вы давно из Китая? Сколько лет вы уже в России? — добивался четвертый.

Вопросы градом сыпались со всех сторон, и бойцы старались отвечать на все.

Командир роты рассказал рабочим о том, как он и его товарищи уезжали с родины, как стали партизанами, а потом вступили в Красную Армию. Рабочие слушали и чуть не плясали от радости, что встретили своих соотечественников.

— Нас тоже заманили в Россию! — говорили они.

Так всегда бывает: повстречаешь земляка на чужбине и радости твоей нет предела. И китайские рабочие стали настойчиво тащить бойцов к себе в дом.

Их дом, если так можно назвать три рубленых барака, находился вовсе не на главной улице, а примерно в километре от нее, в лесу.

Из бараков высыпали остальные рабочие, их было примерно человек сто, они наперебой тащили бойцов к себе.

Бараки настолько вросли в землю, что мало-мальски высокий человек мог стоять в них только согнувшись. Ли Фу-цина затащили в крайний барак. Здесь по обеим стенам тянулись ряды нар — каждые примерно на тридцать человек. Кое-где они были покрыты рваными матрацами, собачьими шкурами, а на некоторых вовсе ничего не было — здесь спали прямо на голой соломе или сене. Все одеяла лежали свернутыми, изодранные вконец простыни, некогда белые, стали серыми, а то и просто черными и лоснились от грязи. Посреди барака находилась сложенная из камней печь несколько необычной формы. В высоту она имела сантиметров семьдесят, в длину — два с лишним метра; с одной стороны находилась топка, с другой — дымоход. Печь была покрыта железной плитой, на которой стояли тазы, горшки, котелки и прочая кухонная утварь. В печи трещало несколько сырых поленьев — каждое больше метра длиной. Дымоход, по-видимому, долго не чистили: из топки валил дым, окутывая все помещение. Маленькие окна, оклеенные желтой бумагой, почти не пропускали света, и в бараке царил полумрак.

Ли Фу-цин вошел в барак и, пока глаза не привыкли к темноте, ничего не мог разглядеть. Чьи-то гостеприимные руки усаживали дорогого гостя на скамейку, умудряясь одновременно засовывать ему за пазуху пампушки, испеченные из черной муки, смешанной с отрубями.

— Хэ! — заметил красноармеец Ван Цай. — Не сладко вам живется.

— Да что там и говорить: не жизнь — одно мучение, — мрачно произнес рабочий лет двадцати четырех. — Будь она проклята такая жизнь. Загробили ее богачи — загнали нас в этот лес за тысячи километров от родины. Из дому — ни слуху ни духу, туда ехать невозможно, а здесь жить сил больше нет. И помирать— не помираешь, и жить — не живешь.