Читать «Дондог» онлайн - страница 25

На самом деле я помню только одну продувку, продувку Шлюма. Шлюм был худющий старшеклассник, поджарый как волк, с очень коротким темно-русым ежиком. Он держался под крышей галереи на школьном дворе, в центре круга. Ребятня вокруг него перекидывалась шуточками. Его высмеивали за то, что его семья живет на барже, за то, что он родился невесть от кого, за то, что его старшую сестру расстреляли; не проходили мимо и его матери, которой не стоило носить одежду в монгольском духе, с броскими вышивками. У Шлюма было лицо загнанного зверя, но зверя отнюдь не из покладистых, так что никто не осмеливался подобраться, чтобы раздразнить его, вплотную. Он пожимал плечами в ожидании, что травля сама собой сойдет на нет. Кто-то из учеников вероломно подкрался сзади и неотразимым движением содрал с него до самых лодыжек сразу и брюки, и трусы. Венцом этого нападения стало сальное проявление коллективной радости, пусть даже, честно говоря, из-за мятой, обвислой рубашки нагота Шлюма и осталась практически незамеченной.

Шлюм, который до того так стойко держался перед лицом позора и бесчестья, внезапно сгорбился и окаменел, словно какая-то ужасающая сила лишила его всякой энергии. Его желтоватое лицо порозовело. Глаза затуманились. Задрожали веки. Он так и оставался пять-шесть секунд, прежде чем вновь подать признаки жизни. Он наклонился. Быстро одеться ему не удалось. Неимоверных, казалось, усилий стоило снова застегнуть штаны. Не знаю, как так случилось, но в тот момент я почувствовал, что ранен не менее Шлюма. Мне хотелось плакать, говорит Дондог. Волна одиночества, которая обрушилась на Шлюма, в то же мгновение обрушилась и на меня. На своем веку я повидал немало гнусностей, навидался куда худшего разгула дикости, но так и не забыл ту неподатливую медлительность Шлюма, эти цепенеющие руки внезапно исключенного из мира, пораженного на месте Шлюма.

Дондог замолкает, потом продолжает.

Я сжал руки Йойши в своих, говорит он. Я не знал, что делать, чтобы его утешить.

— В следующий раз, — сказал я, — зови меня изо всех сил. Кричи, вопи.

— Я звал, но ты не услышал, — поведал Йойша.

Мы зашагали вдоль канала. За день мир взрослых погрузился в безысходное безумие, всякий, кто имел слово, призывал к этническим чисткам, но мы тогда об этом даже не догадывались. Нас обогнал военный грузовик, потом второй. На боковых скамьях в кузове сидели солдаты, мы видели нарукавные повязки отрядов Вершвеллен. Мы едва подняли на них глаза. В тот час нас совсем не пленяли военные экипажи и авангард пехотинцев.

На набережной, с другой стороны от проезжей части, лежало, вытянувшись, тело. Напротив затормозил второй грузовик. Из него спустилось трое. Они приподняли тело, положили на парапет и, через пару секунд мерзкой тишины, перекатили его, чтобы оно свалилось в воду.

Мы с Йойшей украдкой обменялись взглядами.

— Не говори об этом, — опять попросил Йойша.

— О чем, — спросил я.

— О продувке, — выдохнул Йойша.