Читать «Дондог» онлайн - страница 142
Антуан Володин
Затем вышел мой первый роман, «Жориан Мюрграв», и я стал работать на потребу настоящей публике. И начал представлять себе своих возможных читателей: неких реальных мужчин и женщин с такими же, как у меня, литературными восприимчивостью и вкусами. У них было такое же видение мира, те же страхи и те же убеждения, они хотели разделить со мной мои грезы и, сразу скажем об этом, мой бунт против существующего мира, против человеческого удела в его политических и метафизических преломлениях.
Вот так, совершенно естественным образом, мои опубликованные книги продолжили традицию предшествовавших им книг неопубликованных. Вне романа и в его пределах они предполагали живую симпатию между теми, кто говорит, и теми, кто их слушает. Я впустил в свои воображаемые вселенные отнюдь не нейтральных читателей. Мои книги изначально предполагали общую культуру рассказчиков и слушателей, общую память, общую литературную и человеческую восприимчивость. Эти память и культура строились книга за книгой, уточнялись, углублялись, так что в итоге все это приняло конкретную форму единого романного сооружения, насчитывающего на сегодняшний день более полутора десятков произведений.
По моему разумению, как и по разумению моих персонажей, каковые сплошь и рядом оказываются за пределами общества, даже за пределами рода человеческого, оставаясь вместе с тем писателями и рассказчиками, литературным сочинениям нет ни малейшей нужды опираться на газетную, повседневную реальность. Все в целом остается реалистичным и подчас гиперреалистичным, персонажи умирают, страдают, влюбляются, сражаются, но соотношение с современным географическим и историческим миром всегда весьма искажено, отчасти напоминая сон, где память перетасовывает привычное и странное. При подобном отношении читатель погружен в самое нутро реальности, в которой все предстоит открыть и в которой, чтобы вновь обрести привычное, необходимо пройти через коллективную память и коллективное бессознательное. Я еще скажу об этом подробнее.
У этой внеположности есть одна сторона, которую я бы хотел подчеркнуть, не откладывая в долгий ящик. Этот романный блок был написан, был построен без малейшего учета вкусов, тенденций, традиций издательского мира, в котором он занял свое место. До начала девяностых годов, т. е. в ту пору, когда я уже опубликовал несколько произведений, мои познания в том, что касалось современной французской литературы, равнялись нулю. Я инстинктивно сочинял тексты, чувствуя настоятельную потребность написать их для себя и своей воображаемой публики, ни на секунду не задумываясь о том литературном мире, в котором им предстояло оказаться. Что до теоретических дебатов касательно литературы, каковые будоражили среду французской критики и заметно затронули новые поколения французских писателей на протяжении последних тридцати лет, я и не думал в них встревать, не собирался производить тексты, отмеченные влиянием той или иной школы. Меня это не касалось. Для меня это был какой-то Марс. В 1990 году, когда я оказался автором издательства «Минюи», я слыхом не слыхивал ни о каком минимализме. И так и остаюсь в стороне от подобных конфликтов и страстей, далеко в стороне, обладая обо всем этом самой поверхностной информацией.