Читать «Дом Цепей» онлайн - страница 527

О, в ней была сила. Горькая, древняя, желчная, злобная. И то, что питало её, несло в себе кисловатый привкус предательства. Невыносимого, очень личного предательства. Рана, которая должна была уже исцелиться, боль, что должна была утихнуть под толстым, грубым рубцом шрама. Но извращённое удовольствие не давало ране закрыться, подпитывало её лихорадочный жар до тех пор, пока не осталась одна лишь ненависть. Ненависть к… кому-то, ненависть столь древняя, что даже лица уже было не вспомнить.

В редкие мгновение холодных размышлений Ша’ик понимала, что это за чувство. Безумное, взвинченное до такой интенсивности, что какое бы предательство его ни вызвало, какое бы преступление ни было совершено против богини, оно не заслужило, не стоило столь жестокого ответа. Реакция с самого начала была несоразмерной. И Ша’ик начинала подозревать, что предрасположенность к безумию жила в сердце богини уже тогда, точно тёмное пятно в душе, что много веков спустя когтями вырвала себе Восхождение.

Шаг за шагом мы идём по чудовищному пути. Ковыляем по краю невидимой бездны. Спутники ничего не замечают. Мир кажется… нормальным. Шаг за шагом — так же, как и все прочие, внешне — такие же. И даже внутренне. Если не считать напряжения, тихого шепотка паники. Смутного замешательства, что в любую минуту грозит вывести тебя из равновесия.

Фелисин, ставшая Ша’ик, поняла это.

Ибо сама прошла той же дорогой.

Ненависть сладка, словно нектар.

И я шагнула в бездну.

Я так же безумна, как и эта богиня. Потому она избрала меня, почувствовала, что мы с ней — родственные души…

Так что же это за край обрыва, за который я так отчаянно цепляюсь? Почему упорствую в надежде, что ещё могу спастись? Могу вернуться… вновь найти место, где нет безумия, где замешательства не существует.

Вернуться… в детство.

Она стояла в главном зале. Позади — кресло, которое станет троном. Прохладные подушки, сухие подлокотники. Стояла, заключённая, точно в застенок, в чужие доспехи. Она почти физически чувствовала, как богиня тянется, чтобы охватить её со всех сторон — но не заключить в материнские объятья, совсем нет. Чтобы задушить её, погасить всякий свет, всякий проблеск самосознания.

Эгоизм, закалённый в ненависти. Она не может заглянуть внутрь, едва способна выглянуть наружу. Походка её — неуклюжая, хромая, судорожная — песнь ржавых застёжек и скрипучих ремней. Её зубы поблёскивают в тени, но это закоченевшая ухмылка мертвеца.

О, Фелисин Паран, вглядись в это зеркало — на свой страх и риск.

Снаружи забрезжил рассвет.

И Ша’ик взяла в руки свой шлем.

Л’орик уже мог разглядеть позиции «Живодёров» на мощёных съездах. В сероватом рассветном полумраке никакого движения там не было видно. Странно, хотя и неудивительно. Прошедшая ночь даже у самого закалённого солдата отбила бы охоту смотреть в небо, вставать и приниматься за обычные дела, какими встречают всякий новый день.