Читать «Дождливые дни» онлайн - страница 28

Так вот, Сантим — это всё то, что со мной не сбылось. Всё, чему уже не сбыться, что пропито, осуждено и отнято за нежелание распорядиться. А сам я — негативное отражение Сантима, его навязчивый кошмар, искажённая явь, беда, от которой он никогда не излечится, потому что друг без друга мы не имеем смысла. Друг без друга мы преданы своим женщинам, а женщины к тому только и стремятся, чтобы хапнуть душу, как жакет на распродаже, и поскорее уволочь её в склепик своих шифоньерных представлений о супружеском счастье.

Бесовщина.

Ха!

Проповедник британской гитарной эстетики. Я-то ожидал, что сейчас войдёт некто, похожий на аптекаря Матюшку, что бродил в шестнадцатом веке по ивановской Руси и толкал протестантскую доктрину в инертные и туго восприимчивые славянские массы. Я-то думал встретить очередного рокенрольного юродивого с печатью вечного хронического воодушевления на постной роже…

А встретил Сантима. Умного и насмешливого.

Осень, чёрт…

На полу валялась виниловая пластинка с записью электрических госпелов в исполнении церковного хора под управлением ренегата-регента… Под управлением Кинчева, короче. Ну ничего… Бах тоже был кантором церкви Святого Фомы. Это от творческой зависти. Я слушаю Кинчева. Я ведь тоже — анархонацинаркоурлопанк.

Что делают три поддатых рифмоплёта, обнаружив завершение алкогольных напитков? Нет. В винную лавку они отправляются позже. А сначала они судорожно ищут какой-нибудь, хотя бы самый истёкший источник совместного вдохновения. Какую-нибудь хуйню, магический предмет, способный зафиксировать и подтвердить спонтанно возникшие подозрения в единстве взглядов. В общем, ищут удостоверение в отсутствии каких бы то ни было взглядов вообще. Какую-нибудь духовную зубочистку. Ведь известно, какие у рифмоплета взгляды…

1 стакан: «Я — гений, все — говно».

2 стакан: «И я гений, и ты гений, и все вокруг гении».

3 стакан: «Все гении — я говно».

4 стакан: «И я говно, и ты говно, и все вокруг говно».

Сатори.

Так в книжном свале бэрриной берложки был обнаружен чудовищного содержания манускрипт, озаглавленный «Стихи о Ленине и прочих героях Октября». За одно лишь название эта книжица должна бы занять почётное место в надгробной композиции, которую, я верю, благодарные ублюдки установят на могиле Ваньки Помидорва… И вокруг будет буйно расти лебеда… и ежевика с привкусом всеобщей гибели.

Стихи о Ленине и прочих…

Бэрри уже тогда начал осваивать художественное бренчание на ленинградской шестиструнке. Он же исполнил дебютную арию матроса Железняка: «Я шёл на Адэээссууу, а выыыышел к Херсооонууу…»

Хер-сон. Ну и городишко. Бывал, бля.

Разбившись на автономные творческие единицы, соответствующий настроению материал и, размягчив глотки «Огуречным лосьоном» из Димкиного гигиенического ассортимента, приступили к спонтанной репетиции.

Да и чего ждать? Умирающие самцы, перед тем, как сгинуть в неизвестности, стремятся в последний момент оплодотворить какую-нибудь случайно подвернувшуюся самку. Срабатывает инстинкт продолжения рода. Те же симптомы обнаруживают апокалиптические рокенрольщики. Рассматривая всякую текущую минуту как последний миг собственной жизни, они спешно стремятся надругаться хоть над какими-нибудь общественными святынями, чтоб не предстать с опущенными гривами на том свете, где Сид и Нэнси спрашивают строго.