Читать «Дневник 1939-1945» онлайн - страница 84

Остается тем не менее возможность иностранного вмешательства: Россия, Соединенные Штаты и вся непредсказуемость Азии.

В отношении коммунизма Гитлер действует подобно тому, как Константин действовал в отношении христианства: он сжимает его в объятьях, чтобы вернее придушить. Хотя яд торжествующей жертвы уже течет в его жилах.

Муссолини будет в помощь Гитлеру в защите от дружбы или недружелюбия Сталина.

Добрая треть, если не половина Франции (коммунисты, фашиствующие крайне правые, евреи) потирают руки, наблюдая за гибелью демо-плутократии. Особенно злобствуют евреи, поскольку уже давно им открылась слабина режима.

Опять же неуклюжесть немцев, которая всегда искушает доброхотов.

- Провел с Белу четыре дня на юге (в Монте-Карло и Ницце). Каким жалким выглядит этот полумертвый теперь Лазурный берег. И опять эти старые американцы со своими собаками. Говорят, что снова откроются казино. Насмешка. Насмешка этого больного мира, который пытается машинально повторять свои идиотские жесты. Казармы ложной роскоши, скопище отвратительных домов. Предел мечтаний для сотни тысяч миллионеров и пятиста тысяч мелких рантье. Как хорошо, наверное, было в Провансе в XVIII веке!

Насмешка поистаскавшихся любовников. А ведь там я ревновал, сгорал от вожделения и тревоги. Написал "Залив Потерянных Тел". Опять я на тропе своей любви, которая сама была призраком моей жизни.

Милая Белу, все такая же сумасбродная, падкая до удовольствий, забвения и немножко не в себе, сотрясаемая вещими рыданиями. Она так же плакала пять дет назад, вспоминая своего мертвого любовника, д позавчера в моих объятьях она оплакивала меня, еще одного мертвого любовника.

Высокая красивая женщина, с виду такая жизнерадостная и здоровая: она была любовницей старика, любителя опиума, самоубийцы, а потом - я, старая развалина. Она воплощает собой последние вздохи капитализма, объятья его смерти.

Она рыдала, ибо я умер, ибо вот-вот умрет ее муж, сын, и все то, что она считала нерушимым: "Завод", богатство, наслаждение, здоровье, молодость, шарм.

Мы вдвоем в отеле Монте-Карло - сплошной мрак. Хотя была какая-то сладость нашей нежности, которая живет наперекор всему. Странно, но эта нежность нас соединяла. Я боготворю ее, ибо она единственная женщина, которой мне посчастливилось не причинить зла. Ну и что! Как знать? Не разжег ли я в ней огонь опасного сознания?

Мы ощущали тщету наших страстей, этого сентиментального чувственного мифа - но все это сгинуло в урагане, который обрушивается на людишек, тщетно прячущихся в городах.

Насколько я был смешон в Монте-Карло в своем Щеголеватом пальто, поистаскавшийся жиголо. В постели я распинался о Евангелии от Иоанна, Свете мира.

Я якобы кончал, а в голове вертелись слова Иоанна: "Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир. В мире был, и мир Его не познал".

Она смотрела на меня с горькой усмешкой, жалким снисхождением. У меня, закоренелого дебошира-импотента, не было права произносить перед ней эти слова.

Разрушение Европы сидит у меня в печенках.