Читать «Дневник 1939-1945» онлайн - страница 33

Это выпускник Эколь Нормаль, метр в академических кругах, шишка. Партия радикалов в полном составе. Теперь они держат в руках всю Францию, всю литературу.

А нам - буржуазным писателям, свободным художникам - остается только подыхать.

Дорогу выпускникам Эколь Нормаль! Они перекрыли все пути и справа, и слева: с одной стороны, Т. Монье, Бразильяк и Гаксот,2 с другой - Шамсон, Жироду и прочие. А еще "ученики Алена": Моруа, Прево... И Полан, это одно и то же, Птижан, весь "НРФ".

1 Судя по всему, Дриё имеет в виду выступление Жироду "О Польше" от 8 сентября 1939 г.

2 Пьер Гаксот (1895-1982) - историк и публицист, активный сторонник идей Шарля Морраса.

А еще я радуюсь, что больше не женат, видя жену писателя, которая одобряет все его мелкие дрязги и причуды, защитницу, которая преувеличивает и выставляет напоказ все недостатки своего мужика (позволяя себе в то же время изменять ему с его же учениками и вообще кем попало).

Женщина всегда предает мужчину.

Ни за что на свете я не хотел бы иметь жену, которая отдает на съедение моим друзьям (недругам) каждую черточку моего характера, всю мою подноготную. Жена словно камердинер, которого пригласили к столу и который начинает разглагольствовать: какой гений не померкнет в очах камердинера.

Такая прелестная женщина, как г-жа Мориак, с ее безмятежной красотой, полной тайной душевной силы, - стоит только завести разговор о ее несносном муже-академике, вдруг становится отражением этого мира происков и козней, злобы и мелочных нападок. На какой-то миг она становится уродиной.

Чутье меня никогда не подводило, я всегда остерегался женщин. Вот откуда - бордель.

Слишком ленив, чтобы марать руки.

16 сентября

Для меня война так и не началась, как я и думал. Меня не призвали, и я остался дома.

Меня призвали на несколько дней по ошибке. Поскольку я никогда не сообщал властям о перемене места жительства, они все еще думали, что я живу на улице Эд. Детай, откуда я съехал больше двадцати лет назад! Это краткое пребывание (как в сентябре) на сборном пункте территориальных войск укрепило мое отвращение к пересадкам в гущу возбужденного демоса.

Я очутился среди этих торгашей, именуемых народом, который еще можно терпеть под огнем, но не в тнлу. Что им сказать? Я отличный притворщик, но уж слишком жизнерадостный. Не вызовет ли у них подозрения моя чрезмерная прямолинейность, моя резкость? Может, все это звучит неискренне? Могу ли я скрыть свое глубокое безразличие к происходящему?

Я уже вышел из этого возраста и потерял вкус ко всем этим душещипательным играм. Как ужасно для человека, который писал о какой-нибудь войне (или о войне вообще), оказаться в другой войне. Вторичность просто убивает.

Я не приму никакого участия в этой войне (как и в той, которую мне навяжут), разве только найду себе хоть сколько-нибудь достойное применение, в чем я сомневаюсь, - учитывая мое невысокое звание, отсутствие житейской сметки и недоверие, которое я вызываю в офицерских кругах.

В любом случае, Жироду меня здорово кинул. Но он мне ничем и не обязан; он никогда не чувствовал с моей стороны ни особой симпатии, ни общности интересов - ничего такого, что бы могло его пронять.