Читать «Дневник 1939-1945» онлайн - страница 232

Смерть Жироду.1 Я не часто восхищался талантом, скрывавшим, на мой взгляд, антипатичную натуру и возмутительную концепцию порядка вещей. То был представитель наших французов, особенно французов 1920-1940-х годов. Статичный мир, в котором, по сути, ничего не происходит. Трагедия всегда разрешается комедией. Человек никогда по-настоящему не является ни врагом, ни другом человека. Что до богов, то в их существовании сомневаются, так как полагают, что укрыты от их жестокого произвола. Это мир, где играют с идеей катастрофы. Философия Ана-толя Франса, чуть подретушированная знакомством с 1914 г. А Франс уже имел опыт 1870 г. Все это завершается гротескным отречением от прошлых взглядов: пишется "Полнота власти", и Жироду становится министром пропаганды, написав ранее "Троянской войны не будет", где воинственные витии смешива

1 Жироду скончался 31 января 1944 г.

ются с грязью. Ср. Франса во время войны четырнадцатого года.1

У меня отвращение к этому высокопарному и жеманному стилю, отвратительному симптому декаданса. Нет, лучше уж Франс. Эта поэзия, которая в средствах своих колеблется между Эдмоном Ростаном и Жюлем Ренаром, эта вечная инверсия метафоры, эта однообразная система антитез. Обломки романтизма и символизма, приспособленные одним из тех французов, которые по сути своей не могут вырваться из Лафонтена.

Жироду бросился в дверь, открытую Клоделем, и, кстати, сделал возможным скандально запоздалый успех Клоделя.

Но тем не менее линия его пьес восхитительна, это прелестная арабеска морализма. Этакий Клодель, который, следуя линии "Романа о Розе" Ракана, преци-озниц, Лафонтена, Фенелона, Флориана, Шатобриана ("Мученики"), Гюго (как маньяка некой литературной софистики, некой риторики 1820-х и Реставрации) и двух противоположных отпрысков Гюго - Ро-стана и Ж. Ренара, - витийствует, как Гюго, о самом себе.

Его книги всегда валились у меня из рук. Для полуобразованной публики он заменил одновременно и Франса и Ростана.

1 После бомбардировки немцами Реймского собора Анатоль Франс написал статью, в которой заклеймил немецкое варварство и заявил, что французы не запятнают свою будущую победу ни одним преступлением; кончалась статья следующей фразой: "Мы провозгласим, что французский народ примет в друзья побежденного врага". Эта фраза вызвала лавину оскорбительных писем. Впоследствии Франс пытался занять более определенную позицию. Он писал патриотические статьи ("На дороге славы"), превознося мужество французских солдат в битве с врагами-варварами; хотя статьи эти были относительно умеренными в сравнении с крайностями Барреса, Франс после войны испытывал угрызения совести й сожалел, что опубликовал их.

- Перечитываю "Дневник" Констана и его "Красную тетрадь". Развлекаюсь, сравнивая себя с ним. Какое беспредельное удовлетворение тщеславия, какое утешение для литераторов - сравнивать себя с предшественниками, с теми, которые были уверены в своем месте! Как и он, я провел свою жизнь у юбок светских дам, предпочитая им шлюх. Я не мог обойтись без женщин и ненавидел их, презирал, но иногда понимал и испытывал к ним жалость. В глубине души они зна\и, что я ощущаю их одиночество, как свое. Та же склонность к одиночеству, но куда более определенная и способная гораздо лучше защищаться. Характер не столь нерешительный, либо очень рано переставший быть таковым. Та же политическая жесткость под видимостью скептицизма или темперамента, которому присуща личная снисходительность. То же несчастное и незавершенное пристрастие к философским спекуляциям, к истории религий. Одним словом, два француза с севера. Тот же космополитизм и тот же суровый взгляд на французскую ограниченность. Но его мятеж против Наполеона у меня обратился в мятеж против радикально-масонского конформизма (а равно и католического) конформизма).