Читать «Дневник 1939-1945» онлайн - страница 210

Коммунизм мертв, и фашизм тоже, а старый либерализм, изможденный, хихикает у себя в уголке и не знает, что уже ни на что не похож.

Чего стоит "Всадник"? Он скоро будет напечатан, и вечное разочарование снова посетит мое сердце, которое, кстати, вовсе не беспокоится. Мой талант? Я об этом больше не думаю и наслаждаюсь жизнью самой по себе, которая является единственной вещью - аб-судной и неделимой, - составляющей ужасающий контраст со смертью.

Я снова объявляю, что ухожу из журнала, на этот раз серьезно: я исчерпал весь свой гнев, и мне больше нечего доказывать. Поскольку то, что я хотел доказать, это насмешка. Теперь немцы не больше фашисты, чехМ французы, и все это теряется в ропоте горы трупов. Мир мрачно агонизирует. Но остается красота. Вместе с Белукией мы гуляли по лесу в Шантийи: появились первые нарциссы, фиалки, а мы шли как старая, безмолвно прогуливающаяся парочка. Мы шли под ручку, но думали о вещах, отдалявших нас друг от друга, иногда внезапно испуганно и с печалью поворачиваясь друг к другу лицом. Мы еще слишком молоды, чтобы неистребимая нежность успокоила нас, хотя мы уже не любовники, как тогда, до 1939 года. Но деревья по-прежнему прекрасны.

20 марта

Я получил коммунистическую листовку, в которой сказано, что из моих последних статей, появившихся в журнале,1 видно, что я боюсь; да, разумеется, я боюсь. Можно было бы испугаться и по менее важной причине. Работать в течение двух лет для Европы, от которой немцы неизвестно чего хотят; находиться в гуще людей, которые хотят, чтобы Европа стала английской, американской или русской; за долгое время это может утомить. А от утомления рождается страх, особенно

1 Речь идет, по видимому, о двух последних статьях, в которых Дриё настаивает на силе русских: "Заметки о Швейцарии", появившиеся в мартовском номере "НРФ" за 1943 г.; статья "Итоги", напечатанная в январе 1943 г.

когда события принимают дурной оборот. Я боюсь, вот только чего я боюсь? Не смерти, но агонии, агонии идущей от невозможности воевать в сильном подразделении, и от колебаний относительно того, какой смысл следует придавать итоговой ситуации.

Должен ли я покончить с собой или покинуть родные места, чтобы продолжать борьбу? Если бы я был абсолютно уверен, что у меня кроме самоубийства нет другого выхода, тогда бы я уже больше не боялся, потому что смерть привлекает меня, она меня соблазняет без конца. Есть еще к тому же тот глупый факт, что все это меня утомляет, что я уже два года как страдаю от последствий ярости, охватившей меня после перемирия, совсем как в 1937-1938 годах я страдал от ярости, охватившей меня в 1936 году. В действительности же меня интересуют только исследования религии, которые вовсе не завершатся созданием произведения, и если бы я остался в живых, это бы завершилось полным отказом от писательства.