Читать «Дневник 1939-1945» онлайн - страница 203

Молчание, политическая инертность Гитлера в Европе в последние два года - это замечательный признак заката гения в Европе. Никакого воображения, никакого творчества, неспособность выйти из магического круга нации, из раковины отечества, из склероза, присущего старой милитаристской и имперской дипломатии. Его политика так же убога, как и Атлантическая хартия. Он сближается с Черчиллем в своем непонимании и ежедневной глупости. И все же в Германии ему хватало воображения. Да, в Германии; но не в Европе.

Почему я был против коммунизма? Старый инстинкт, очень сильный, и не буржуазный, а более древний, который восходит к средневековью, это инстинкт щитоносца, приверженца незыблемых устоев старого дворянства; инстинкт католический, антирационалистический; поверхностный страх перед сбродом; любовь к прошлому; ужас перед пуританством социологов; наконец, любая вещь, которую я постигаю умом, но не способен обуздать. Да и почему я должен их обуздать? Я с увлечением отдался этому внутреннему стремлению. Напрасно я пытался стать коммунистом. И все же я ненавижу буржуазию; fc, по сути, ненавижу все классы, поскольку не принадлежу ни к одному. И в то же время классовый инстинкт чрезвычайно силен. И все же, умирая, я получу полное удовлетворение при мысли о том, что буржуазия должна сдохнуть. Моей мечтой фашиста было превзойти и принизить как буржуазию, так и пролетариат, уничтожить их ценности.

П февраля

Занят Харьков. Ура! Будем выть вместе с волками: смерть буржуазии. - Этой зимой я начал уставать от оккультизма: я вижу его конец. Да и не только низшего оккультизма. Единственной вещью, которая меня в нем интересовала, была некая метафизика, пересечение Александрии и Индии. За исключением Платона и "Упанишад", видимо, там ничего нет. Я перечитываю романы: "Человек, который смеется", "Отверженные". Прошлым летом в третий или в четвертый раз перечитал "Карамазовых". Я несколько удручен качеством метафизики. От старца немножко попахивает ризницей и благочестием. Легенда о Великом Инквизиторе представляется мне более короткой. Дело в том, что за это время я продолжил свои исследования религии. С великой радостью я перечитываю святого Павла, именно в нем Христианство. До него и после него ничего не существует. У него найдешь все главное: оно величественно и ужасно. Это пересечение греческой мистической мысли и еврейского представления о мессии. Это великое кровосмешение: евреи сами являются полуариями, полусемитами. Сам Павел был евреем из Диаспоры, жившем среди ариев. Эта ужасная мысль о том, что мир плох, что его создание является добычей лукавого и (римлян) - эта мысль всех мистических религий, почти всей греческой философии, так же как и индийской мысли.

В этом нет еврейской специфики. Даже у арабов, как у истинных семитов, не было такой пессимистической религии, а они при этом являются истинными семитами.