Читать «Дневник 1939-1945» онлайн - страница 157

6 июля 1940 г.

Эти дни я пребывал в спокойствии и, кроме того, больше, чем когда-либо, я был отвлечен от всех сердечных и плотских проблем, особенно от плотских. Я даже не слишком был занят политическими событиями, которые, по мере того как они становились все значительнее, все меньше меня интересовали; они для меня наступили поздновато, я начал постепенно соскальзывать в какой-то потусторонний мир. Религия интересует меня гораздо больше, чем политика.

К тому же я уже давно не верю во Францию, начиная с 1937 года совершенно определенно. И я не Думаю, что французам в грядущих событиях предстоит сыграть важную роль. И еще я считаю, что гитлеровское движение не вырвет европейцев из их мещанской посредственности, но что, напротив, наступивший мир укрепит эту посредственность. Гитлер для Меня кто-то наподобие императора Августа или кто-то наподобие предтечи Августа.

Мои органы чувств полностью уничтожены, но вместе с тем мое воображение иногда еще, и довольно часто, попадает в такие закоулки, в которых оно не знает, что предпринять.

Вместе с тем я все же телеграфировал в Виши, по-просив меня туда вызвать. Главным образом для того, чтобы вырваться из ситуации случайности, которая привела меня к той женщине, в которую я чуть было не влюбился несколько лет назад, в этих же краях. Ее присутствие, как и прежде полное прелести, вызывает во мне абсурдное искушение, приносит горечь, меланхолию, вызывает платоническое сожаление. Платоническое вдвойне, ибо по своей привычке я не желал ее страстно, да и к тому же она сильно привязана к любовнику и мужу.

Тот факт, что оказался в той же ситуации и в тех же краях, унизителен. Это вызывает нечто наподобие сердечного автоматизма, который посмеивается над нашей свободой. С другой стороны, то что она еще красива и не стара, мне кажется необычным, некоей неискренней игрой природы.

Я был бы ей признателен, если бы она мне сопротивлялась и если бы я был уверен, что исчерпал все резервы терпения и страсти. Но я проявлял настойчивость только несколько дней, а потом скоро занялся другими женщинами (которые, конечно, ей не ровня).

Ее заслуга по меньшей мере в том, что она испытывала меня и не поддалась минутной слабости. В ней есть гордость, сильный характер и отвага.

Как мне, так и ей грозит появление чувства ужасной горечи, потому как повторение этой ситуации показывает тщеславие, из-за которого она отказала, а также ее верность, а мое смятение показывает мне, в каком одиночестве я оказался и в какую расхлябанность погружаюсь в глазах Белукии весь этот год.

Надо признаться ей, и хотя это признание будет для нее несколько болезненным, оно освободит ее воображение.

В то время как я пишу эти строки, за окном идет дождь, и это приятно, а роза, стоящая в банке с водой у меня на столе, кажется, оживает.

Я не вернусь в политику, да я в ней и был всего наполовину. Я не думаю, что Франция способна по-настоящему подняться на ноги, и к тому же обзор перспектив Франции меня утомляет. Мягкое возвращение франции под германское влияние, боюсь, такое же малоприятное зрелище, как и Франция, распластавшаяся под английским башмаком. Так как речь шла именно о башмаке, ведь вы это заметили в Мерс-эль-Кебире?1