Читать «Джордж Оруэлл. Неприступная душа» онлайн - страница 2

«Быть честным и остаться в живых…» Вспоминал ли эту фразу англичанин? Видел ли в устьях улиц Эскудальерс и Авиньон тень отца своего? Долговязого нескладного человека с забинтованной шеей, в куртке, давно превращенной в лохмотья, и в ботинках, от которых остались одни шнурки? Именно так выглядел лейтенант дивизии им. Ленина, записанный в ополчении как бакалейщик Эрик Блэр, когда в июне 1937 года возник в этом городе. Немногие знали тогда, что это – Джордж Оруэлл. Теперь следы писателя, его дороги и тропки искал приемный сын, Ричард Блэр. Искал в канун 110-летия Оруэлла. Словно хотел вернуться в те дни, когда тот буквально родился второй раз. И как гражданин мира родился, и как боец, и – как писатель…

«Быть честным и остаться в живых…» Он остался и честным, и живым. «Как писатель, он владеет ХХ веком», – написал о нем уже в наше время Кристофер Хитченс. «Он и ныне преследует нас, – удивлялся в дни его 110-летия Джеффри Уиткрофт. – Его цитируют, на него молятся политики и полемисты диаметрально противоположных убеждений». Реально «его ногти часто бывали грязны, его банковский счет постоянно был пуст, а здоровье было подорвано туберкулезом», – напишет в год юбилея Оруэлла американец Уильям Джиральди, но, назвав его «мудрецом ХХ века», вдруг заявит: Оруэлл не писатель, «он – Джордж Провидец», да просто «Святой Джордж».

Святой! Об этом говорили и современники Оруэлла. «Он кристально честен, он не способен на лицемерие, – писал в 1943 году Рашбрук Уильямс, директор «Восточной службы Би-би-си», где одно время служил Оруэлл, – поэтому в прежние времена его либо причислили бы к лику святых, либо сожгли бы на костре». Святой, ибо, как давно подсчитали специалисты, самым частым словом в его публицистике – а я бы сказал, ключевым! – было слово decency, «порядочность». И, кстати, в псевдониме его имя Джордж – действительно имя святого покровителя Англии, а фамилия – Оруэлл – всего лишь название речушки его детства, где он любил ловить рыбу.

…С этого места – с речушки, рыбы, безмятежного детства – можно было бы и начать книгу: нехитрый смысловой мостик к этому, как видите, переброшен. Но есть два, нет, пожалуй, три обстоятельства, которые хотелось бы обговорить в начале. Что называется, «на берегу».

Во-первых, хочу признаться: несмотря на «святость» Оруэлла, у меня не было и нет сусального, идолопоклоннического отношения к нему. Во-вторых, считаю необходимым уже сейчас сказать о задачах и целях, которые ставил перед собой, взявшись писать эту книгу. А в-третьих (раз уж это биография писателя, выходящая в России), хотелось бы разобраться, в каком смысле его можно было бы назвать «русским Оруэллом» – рассказать, что значили книги и имя его для нас и в сталинскую эпоху, и в брежневский застой, и в так называемую перестройку. Не многие ведь знают, что когда-то в Париже он работал посудомоем как раз в русском ресторане, что в друзьях его ходили именно русские, что одно время он был даже влюблен в русскую писательницу-эмигрантку, и что лично – вообразите! – переписывался с Москвой – с «Иностранкой», с журналом, который назывался тогда «Интернациональная литература». «Хотя он и был очень английским писателем, – напишет один из его соотечественников, – в его застенчивой и упрямой духовности было что-то, не имеющее аналогов у нас. Мне приходит на память русское имя – Антон Чехов, человек, тоже плывший против течения и тоже задохнувшийся так рано». А другой заметит прямее: «Не знавший русского языка, он иногда казался мне русским, и не потому, что боготворил Достоевского… Он слишком сильно для наблюдателя страдал за русскую трагедию. Он постоянно говорил о Сталине, о репрессиях, об исчезающих людях. Но и когда не говорил, мне казалось, что он думает об этом. Я убежден: не было ни дня, когда он об этом не думал бы…»