Читать «Джордж Оруэлл. В двух томах. Том 2» онлайн - страница 4

Священником я мог бы стать Две сотни лет назад. Пугал бы адом прихожан, Имел бы дом и сад. Но в злое время я рожден, Где райской нет красы. К тому ж прелат быть должен брит, А у меня — усы. Бывала, впрочем, иногда Жизнь как счастливый сон. Тревоги прятал я свои Под сень зеленых крон. Невежды, жили мы в мечтах. Теперь — весь мир иной. А вот тогда — пел дрозд в саду, Миря врага со мной. Девичий стан, и абрикос, Плеск рыбы по весне, Лёт уток утром, бег коня — Все это — лишь во сне. Но нынче сны запрещены, Таим мы жар души, И металлических коней Седлают крепыши. Как жалкий червь, как евнух я, Не пущенный в гарем. Я и прелат, и комиссар, Иду, и пью, и ем. По радио меня зовет К победам комиссар, Ну а прелат — он мне сулит Земной, надежный дар. Воздушный замок снился мне… В явь вылились мечты. Я в этом времени — чужой. А Смит? А Джонс? А ты?

Испанская война и другие события 1936—1937 годов нарушили во мне равновесие; с тех пор я уже знал, где мое место. Каждая всерьез написанная мною с 1936 года строка прямо или косвенно была против тоталитаризма и за демократический социализм, как я его понимал. В дни вроде наших нелепо, мне кажется, думать, что кто-либо сможет избежать подобных тем. Каждый, под тем или иным соусом, пишет о них. Вопрос заключается лишь в том, какую сторону принимаешь и каким подходам следуешь. И чем больше ты осознаешь свои политические пристрастия, тем больше у тебя возможностей действовать политическими средствами, не принося при этом в жертву свою эстетическую и интеллектуальную целостность.

Чего я больше всего желал последние десять лет, так это превратить политическую литературу в искусство. Исходный рубеж для меня всегда ощущение причастности, чувство несправедливости. И когда я сажусь писать книгу, я не говорю себе: «Хочу создать произведение искусства». Я пишу ее потому, что есть какая-то ложь, которую я должен разоблачить, какой-то факт, к которому надо привлечь внимание, и главная моя забота — постараться, чтобы меня услышали. Но я не мог бы написать книгу или даже большую журнальную статью, если они не будут одновременно и эстетическим переживанием. Любой, кто возьмет на себя труд проанализировать мое творчество, заметит, что даже там, где звучит откровенная пропаганда, будет много такого, что профессиональный политик сочтет неуместным. Я не могу, да и не хочу, совсем избавляться от того видения мира, которое я вынес из детства. До тех пор, пока я жив и здоров, я не перестану серьезно думать о стиле прозы, любить землю, получать радость от материальных вещей и от осколков того, что принято называть бесполезной информацией. Нет смысла пытаться подавить в себе все это. Задача в другом — в том, чтобы примирить эти присущие мне симпатии и антипатии с общественными по преимуществу, общими действиями, которые наш век неотвратимо возлагает на нас.