Читать «Дети Джанкоя. Документальная повесть» онлайн - страница 18

Строительство шло небыстро, приезжали лишь в теплые месяцы, и только однажды, ранней весной девяносто восьмого или девятого, вдруг сбежали сюда — вдвоем.

Изложить  — история жуткая. Выходным днем очутились в невероятных гостях (, , Жуковка): мрамор, стекло, промышленная керамика — мамины однокурсники, живущие в США, попросили что-то им передать через внуков или детей. Хищный взгляд: — Ах, вы врач! — оставайтесь обедать, и между закусками хозяйка рассказывает: у нее, представьте себе, было четыре замершие беременности (четыре мертвых плода), пока она наконец не нашла суррогатную мать. — Кого?? — Хохлушку, кровь с молоком, та родила им Виталика — вот он, большой уже, сидит за столом. Однако, — глаза у хозяйки опять загораются, — когда они с мужем захотели произвести еще одного, при помощи той же хохлушки, то, — внезапная нотка радости, — беременность и у нее замерла!

В доме курить нельзя, поэтому в паузу — потихоньку одеться, выйти. Вместе, почти не сговариваясь, забраться в автомобиль, и — долой. Дорогой, на окружной (она не была еще ), завести музыку, петь, оживленно болтать, промахнуть поворот на Ленинский и — раз уже так получилось — рвануть в город N.  колбаса («Как же ты на отца похож!»), согреться — снаружи и изнутри — и вместе вспомнить историю еще одного побега, совсем уже давнего.

Средняя московская школа № 31, пятый класс. , классная руководительница (ни имени, ни лица, : не знала слова «промозглый» — перечеркнула его в сочинении — слова такого нет!) не отпускает с уроков по записочкам от родителей, и мама зашла к ней: — Иди, одевайся пока.

Время года — зима: ботинки надеть, пальто, тапки сунуть в мешок, и — на темную улицу (во вторую смену учились). — Быстрей, мы опаздываем.

Следом — соученик, раздетый, бежит, хватает за хлястик: — Стой! Людмила Олеговна (или Лариса Валерьевна?) не отпускает тебя! — Драться совсем не умел, но очень ловко ткнул его физиономией в снег, и — побежали, чтобы в школу № 31 никогда уже больше не приходить.

В июле и августе было холодно, шли дожди, но потом наступила хорошая осень, сухая и теплая. Скорее закончить прием и отправиться ворошить желто-зеленые листья, нападавшие на траву — сеяли несколько раз, и она несмотря на тень. Посидеть на скамейке, сколоченной тем же Валерой, почитать книжечку.

«Избавиться от верований, заполняющих пустоту, подслащающих горечь. От веры в бессмертие. От веры в полезность грехов. От веры в предопределенность событий — тех утешений, которых ищут в религии». (Симона Вейль, «Тяжесть и благодать».) Ох, не слишком ли радикально? Впрочем, думать об этом не хочется, интерес к человеческой мудрости совершенно пропал.

«Лучший вид на этот город — если сесть в бомбардировщик», написал поэт — о другом городе, о Москве. (Она ему отомстила — роскошным памятником: руки в брюки, итальянские башмаки, с опрокинутым в небо лицом.) На N. надо смотреть с земли, а лучше — из-под нее. Тут и время течет не так, как в классической физике, словно кто-то возвел его в минус первую степень. Жизнь в такой перспективе стремится не к истощению, к нулю,  наоборот — к полноте. События недавние наплывают одно на другое, слепляются в кучу, случившееся смешивается с никогда не бывшим, зато далекое — бегство из школы, исповедальная лодка на берегу, липа на улице Пушкина — видится близким, счастливым — безмерно более чем представлялось тогда.