Читать «Дерево Иуды» онлайн - страница 27

Андрей молчал.

– Мне ведь даже сегодня тебя покормить нечем.

Свалившийся на её голову племянничек вытащил все оставшиеся у себя деньги и протянул их старушке.

– Я, дорогая тётя, от суда убегаю неправедного, – устало проговорил Андрей. – Никому из соседей не говорите, что я к вам приехал, чтобы толков лишних не было. Пойду помоюсь и попробую заснуть, очень устал в дороге. Откровенно говоря, я ещё не совсем выздоровел. Болел.

Взяв деньги и пересчитав их, тётя немного оживилась.

– Иди-иди, – засуетилась она. – А я пока в магазин сбегаю. Что-нибудь к обеду куплю. Полотенце бери любое. Все чистые. Только кран с горячей водой на полную не открывай. Может отвалиться. В общем, ушла я. Да этим обормотам чего-нибудь куплю. А то Маркизушка мой меня точно сожрёт скоро.

Андрей вытащил из своей сумки полотенце, зубную щётку и станок для бритья и поплёлся в ванную. Все предметы личной гигиены он теперь носил с собой – не дай бог, кто-нибудь случайно воспользуется станком для бритья или зубной щёткой! Отныне любая гигиеническая халатность с его стороны могла обернуться смертным грехом.

После получасового отмачивания в горячей воде он едва сумел вылезти из ванны; однако собрался с силами и заставил себя, что называется, от греха подальше, ванну тщательно вымыть. Надежда Николаевна ещё не вернулась из магазина. Андрей осмотрел квартиру. В однокомнатной хрущёвке всё казалось каким-то узким и маленьким. Единственная приличная у тётушки вещь из мебельного гарнитура, красивый сервант с золочеными окантовками, был почему-то закрыт на большой и нелепый с виду висячий замок. «Ко встрече со мной, что ли, готовилась на таком высоком уровне? – недоуменно пожал плечами Андрей и рассмеялся. – Иначе зачем амбарный замок в квартире? Ну, тётушка, любительница кошек! Наверное, боится, что я у неё что-нибудь украду и пущу это в столицу Австрии… вену?! А, впрочем, у неё ж другой племянничек есть, похожий. Как видно, научена горьким опытом общения с братцем-алкоголиком Максимом, сыном тёти Веры… Да, генетика, наследственность, кровь… волчья…».

На стене висел огромный портрет тётушки в молодости, написанный маслом на холсте, очевидно, каким-то очень бестолковым непрофессиональным художником. Тётю Надю он приукрасил до… безобразия, сделал лицо кукольным и ненастоящим. В портрете, конечно, угадывалось некоторое сходство с натурой, но в целом была такая лубочная мазня, которую можно было простить разве что влюблённому юноше. А впрочем… Влюблённость предполагает стремление к гениальности, всплеск эмоций, порыв к вечности. Здесь же был обыкновенный куриный бульон, разновидность сериальной пошлости, плоскостопие таланта, запечатлённое в произведении искусства. Андрей решил непременно расспросить тётушку об авторе этой картины. Однако то, что лицо Надежды Николаевны в молодости было совсем иным – жизнелюбивым, весёлым, открытым, – это он помнил ещё по фотоальбому отца. Как-то Андрей даже забавлялся тем, что сравнивал фотографии одного и того же человека в разные периоды его жизни и прослеживал любопытный закон: почти все лица к старости как будто мельчали. В них появлялось что-то недостойное, мелкое, неприглядное. Куда-то исчезал волевой подбородок, бесследно пропадал открытый и смелый взгляд, в линиях губ было всё меньше решительности… это, как правило, у мужчин. А у женщин просто исчезала всякая индивидуальность. Красавицы налитые сморщивались и высыхали подобно оставленному без почвенной влаги плоду фруктового дерева. Дурнушки так и оставались дурнушками. И если сравнить два женских лица этих двух категорий, то к концу жизни у обеих категорий тип был один – старческий. Да. На примере семейных фотоальбомов, считал Андрей, можно было доказывать теорию Дарвина о бесконечной приспособляемости всех живых организмов. В своё время эта теория пугала Волкова… но только в своё время. Наркомания наполовину перенесла его в ту область жизни, где действовал закон джунглей – не выживешь, если в какой-то момент не превратишься в волка. Вот и научился он, когда это было необходимо, оборачиваться зверем. Хотя всякий раз, когда он проделывал над собой это, чувствовал, что насилует своё естество. Естество у него было другое – человеческое, а образ жизни – волчий.