Читать «День Литературы 137» онлайн

Газета День Литературы

<b> <font size="+1"> Владимир Бондаренко <b> <font size="+1"> 50 КНИГ ХХ ВЕКА

<b> <font size="+1"> Дмитрий Колесников <b> <font size="+1"> РУССКИЙ ГЕНИЙ ВЛАДИМИРА ВЫСОЦКОГО. К 70-летию поэта

<b> <i>Слушая Высоцкого, я, в сущности, впервые понял, что Орфей древнегреческий, играющий на струнах собственного сердца, – никакая это не выдумка, а самая настоящая правда. Юрий Карякин<b>25 января народному артисту, певцу и поэту России Владимиру Семёновичу Высоцкому исполнится 70 лет. Драматург Александр Вампилов однажды записал в своём дневнике: "Бетховен не повторится. Чем дальше от Бетховена, тем больше человек (в известном смысле) будет становиться животным, хоть и ещё выше организованным. В будущем человек будет представлять из себя сытое, самодовольное животное, безобразного головастика, со сказочным удобством устроившегося на земле и размышляющего лишь о том, как бы устроиться ещё удобнее". В принципе, мы уже дожили до этого предсказанного великим драматургом мёртвого будущего, но дело не в этом. Пророческие слова Вампилова можно в полной мере отнести и к советскому барду, поскольку Людвиг ван Бетховен и Владимир Высоцкий суть явления одного порядка. Объединяет их то, что оба они сожгли себя дотла во имя людей. Владимир Семёнович Высоцкий – это настоящий русский гений. В своей статье о Борисе Рыжем "Монах поэзии" я писал, что, на мой взгляд, "основным показателем наличия гения в творческом человеке" является "душераздирающая, надрывная исповедальность", поскольку "гений предполагает умение творца полностью преодолеть страх быть непонятым и даже осмеянным, безусловно присутствующий в каждом истинном художнике; предполагает способность начисто – без всяких оговорок, кокетства и двусмысленностей – распахнуть душу публике". Именно задушевный, пронзительно искренний диалог с читателем, слушателем и зрителем, а не холодная эстетическая красота форм неопровержимо свидетельствует о дарованном человеку свыше творческом гении. И такой диалог – откровенный, прямой, отчаянный – Владимир Семёнович Высоцкий вёл со своим слушателем и зрителем всю жизнь, до самой трагической гибели. При этом творческий гений Владимира Высоцкого был "чисто русским явлением" и "природа его популярности непонятна ни западным слушателям, ни нашей культурной элите", как верно утверждал Владимир Бондаренко в беседе с народным скульптором СССР Вячеславом Клыковым. То есть на Западе Высоцкого, конечно же, слушали, слушают и по сей день, но скорее из праздного любопытства, потому что просто интересно посмотреть и послушать, что играл и пел на семиструнке с таким болезненным хриплым надрывом молодой советский актёр. Слушали, исправно аплодировали в конце его песен, глядя на поэта с лёгкой негреющей полуулыбкой скучными серыми глазами, а потом, вероятно, изумлённо спрашивали, подобно тому пресловутому студенту-скептику: "Ну, зачем он так орёт? Есть ли на свете вещи, заслуживающие таких страстей?"… Происходило это оттого, что отношение мастеров и народа к искусству на Западе совершенно иное, чем в России. Большинство американцев и европейцев воспринимают творческую деятельность как хобби, как увлечение в свободное от работы время, которым можно заняться при условии, что ты неплохо обеспечен материально и не имеешь серьёзных бытовых проблем. Или творчество представляет собой для них обычную работу, за которую они получают приличные деньги и потому обязаны выполнять её на уровне. По этой причине наиболее прогрессивной ветвью западной литературы, на мой взгляд, является интеллектуальная поэзия и проза. Только вот можно ли, не мудрствуя лукаво, назвать прогрессивной литературой произведения, написанные холодным сердцем, созданные исключительно ради причудливой формы, а не глубокого содержания, трогающего даже самые каменные души?.. В начале этой статьи я сравнивал Высоцкого с Бетховеном. От этого сравнения я не отказываюсь и теперь: разумеется, и на Западе есть гении в моём понимании этого слова. Взять хотя бы того же Эрнеста Хемингуэя, Джека Лондона, Ганса Христиана Андерсена, Ромена Роллана… Просто там таких людей единицы, а у нас, в русской культурной традиции, жизнь и творчество были прочно и неразрывно спаяны воедино для всех великих людей, будь то писатели, композиторы, художники, кинорежиссёры или актёры; между двумя этими широкими понятиями – "жизнь" и "творчество" – русские деятели культуры не проводили по-западному чётких границ. Представители русской культуры творили, как правило, потому, что не могли иначе, что в их сердцах и душах была неизбывная, колоссальная потребность донести свою правду до народа. Вспомним Достоевского, Есенина, Твардовского, Белова, Распутина, Примерова, Тряпкина, Шукшина… Насколько неприхотливыми были их материальные условия, условия труда! Я уже не говорю о Шаламове и Солженицыне, создававшими свои лучшие произведения вообще в невыносимой, нечеловеческой атмосфере. И тем не менее, они истово работали над своим талантом, не жалея себя, выбиваясь из сил, нередко уделяя сну по три-четыре часа в сутки, чтобы только поделиться с миллионами читателей своим давно выстраданным, но невыплаканным, наболевшим… Точно так же, на износ, "на разрыв аорты", как метко выразился литературовед Игорь Сухих, ради миллионов советских людей жил и работал Владимир Высоцкий. Ради них он и умер – умер героически, подобно горьковскому Данко, резким движением вырвав из груди своё пылкое горящее сердце и осветив его пламенным сиянием сказочный, возвышающий душу путь выходцам из народа. Этот великий и многотрудный путь вёл от постного мещанства и убогой обывательщины к героическому и драматическому самосовершенствованию на пределе человеческих возможностей. Так что в очередной раз согласимся с Вячеславом Клыковым, назвавшим поэта Высоцкого русским национальным героем – воистину правдивы его слова. Известный писатель Юрий Трифонов в своей статье "О Владимире Высоцком" подчёркивал: "По своим человеческим качествам и в своём творчестве он был очень русским (выделено Трифоновым. – Д.К.) человеком. Он выражал то, что в русском языке я даже не подберу нужного слова, но немцы называют это "менталитет". Так вот – менталитет русского народа он выражал, пожалуй, как никто. Причём он касался глубин, иногда уходящих очень далеко, даже в блатную жизнь, к криминальным слоям. И всё это было спаяно вместе: и пограничники, и космонавты, и чиновники, и рабочие, и блатные – всё это была картина России". Согласимся и с автором "Дома на набережной": исконно русский характер гения Высоцкого и впрямь проявляется очень пёстро и ярко. И не только в том, что бард талантливо и многогранно отражал картину народной жизни того времени, в котором жил. Яркие проявления русского гения Владимира Высоцкого начинаются с простоватой и скромной внешности поэта, о которой с чувством сказал столько тёплых слов Вячеслав Михайлович Клыков и к которой действительно чувствуешь необъяснимое громадное доверие. Русский гений Владимира Высоцкого виден и в феноменальной ра- ботоспособности и самоотдаче певца. Как он трудился! С какой неистовой, яростной одержимостью! Мама актёра Нина Максимовна вспоминала в журнале "Огонёк": "Писал Володя в основном ночью. Это вошло у него в привычку давно, с юности… Я старалась у него не оставаться ночевать, потому что он почти до самого утра беспокойно ходил по квартире с карандашиком, "вышагивал" рифму. Раньше четырёх не ложился. А к десяти надо было спешить на репетицию в театр. Утром я иногда приходила и будила его, он спрашивал, который час, я отвечала: без пяти девять. О, говорил он, так я могу ещё пять минут спать. И тут же засыпал. Вообще-то он считал, что сон – это пустая трата времени. Его любимая поговорка была: "Надо робить!" Конечно, такая чрезмерная нагрузка его подкосила. Я не один раз предупреждала: "Володя, так нельзя, ты упадёшь"" Непрерывную энергичную работу Высоцкого над своим поэтическим даром вопреки любым сдерживающим обстоятельствам отмечают и его отец Семён Владимирович в воспоминаниях с грустным щемящим названием "Таким был наш сын", и Марина Влади в знаменитой книге "Владимир, или Прерванный полёт". А известный актёр театра на Таганке Валерий Золотухин и вовсе свидетельствует о своём лучшем друге: "Он жил, как перегретый котёл, который с неизбежностью должен был взорваться". И, переполненный эмоциями, рассказывает о том, как трудно на самом деле давались Владимиру Высоцкому собственные песни: "Я же знаю, как он работал над стихом. Для него каждая удачная рифма – была событием. Он часами пел одну и ту же песню почти без слов, подбирая слова". Кто бы мог поверить в слова Золотухина, слушая такие простые, настоящие, потрясающе близкие каждому из нас, удивительно гладко и ровно зарифмованные, народные песни Высоцкого? Поневоле вспоминаются слова Льва Толстого о поэтическом наследии Пушкина: "Мы читаем у Пушкина стихи такие гладкие, такие простые, и нам кажется, что у него так и вылилось это в такую форму. А нам не видно, сколько он употребил труда для того, чтобы вышло так просто и гладко". Просто Высоцкий прекрасно понимал, сердцем чувствовал: песни, написанные с кондачка, на скоростях, влёгкую, народ, тонко чувствующий любую фальшь в искусстве, категорически и безжалостно отвергнет. Для того чтобы слушатели приняли и полюбили песни творца, истинный творец должен вложить в них глубинную, сокровенную правду – правду реальной жизни. И эта подчас горькая и мучительно тяжёлая народная правда насквозь пронизывает песенное творчество поэта. Впрочем, русский гений Владимира Высоцкого жил не только в стихах и песнях советского барда, но и в кинокартинах и спектаклях с его участием. Так, например, главный редактор "Нашего современника" Станислав Куняев, по сути отказывая актёру в уникальном поэтическом даровании, полагает, что несомненный талант Высоцкого заключается в его блистательной актёрской игре, в том, что он мастерски и необычайно эмоционально показывал "крупный русский характер". И действительно – разве есенинский Хлопуша или говорухинский Жеглов не относятся к таким подлинно русским характерам? Как верно заметил в беседе со Станиславом Юрьевичем Владимир Бондаренко, "В книге "Эра милосердия" братьев Вайнеров Жеглов – отрицательный тип, сталинист, участник репрессий. А Высоцкий своим Жегловым явно переиграл начисто интеллигентного следователя-гуманиста. И народ полюбил именно такого Жеглова". Спорить тут не с чем. Да и Гамлет Высоцкого – его главная актёрская роль – тоже принадлежит, разумеется, к категории крупных русских характеров. Утверждение Валерия Золотухина относительно того, что "в "Гамлете" Высоцкий играл себя самого, поэта Высоцкого с его судьбой", абсолютно справедливо. Не случайно в 1972 году гениальный бард написал великолепное, во многом автобиографическое стихотворение "Мой Гамлет", которое открывалось такими строфами: Я только малость объясню в стихе – На всё я не имею полномочий… Я был зачат, как нужно, во грехе – В поту и нервах первой брачной ночи. Я знал, что, отрываясь от земли, – Чем выше мы, тем жёстче и суровей; Я шёл спокойно прямо в короли И вёл себя наследным принцем крови. Я знал – всё будет так, как я хочу, Я не бывал внакладе и в уроне, Мои друзья по школе и мечу Служили мне, как их отцы – короне. Не думал я над тем, что говорю, И с лёгкостью бросал слова на ветер, – Мне верили и так как главарю Все высокопоставленные дети… Мне думается, речь в этом завораживающем своей искренностью монологе идёт не только о многотрудном жизненном пути самого автора стихотворения, но и о нелёгкой участи любого истинно творческого и талантливого человека в России, вынужденного встать на путь открытого и отчаянного бунта против окружающего его непонимания и равнодушия, дабы отстоять право на свою точку зрения, свои великие идеи. Пугались нас ночные сторожа, Как оспою, болело время нами. Я спал на кожах, мясо ел с ножа И злую лошадь мучил стременами. Я знал – мне будет сказано: "Царуй!" Клеймо на лбу мне рок с рожденья выжег… Да, так оно и есть. Драматическая судьба русского гения в до боли любимой Высоцким Роcсии… В 1974 году, незадолго до своей смерти, Василий Макарович Шукшин, как известно, сказал: "Русский народ за свою историю отобрал, сохранил, возвёл в степень уважения такие человеческие качества, которые не подлежат пересмотру: честность, трудолюбие, совестливость, доброту". Все эти качества у поэта Владимира Высоцкого, несомненно, были. Он был честен и мужественен, и этим бард очень напоминает мне героев произведений Максима Горького – Фому Гордеева, Данко, Челкаша. Недаром полковник Семён Владимирович Высоцкий подробно останавливается на этих исключительно важных чертах характера сына: "Я прошёл войну, всякое видел. И могу сказать, что сын был храбрее меня, своего отца. И храбрее, и мужественнее многих. Почему? Да потому, что и я, и все мы видели и недостатки, и несправедливость, и чванство людей, нередко высокопоставленных. Но молчали. Если и говорили, то только в застолье да в коридорах между собой. А он не боялся сказать об этом всем. И не с надрывом, а на пределе голоса и сердца. Внешний эффект, поза не были присущи поэту, певцу и артисту Высоцкому – главным в своей жизни и своём творчестве он считал честность и мужество". Вспоминает Семён Владимирович и об удивительной сыновней доброте, появившейся и проявившей себя ещё в детстве поэта: "Помню, купили мы ему велосипед. Он покатался немного и вдруг подарил его немецкому мальчику, объяснив: "Ты у меня живой, а у него нет папы…" Что тут было сказать…" И потом, во взрослой жизни эта присущая Владимиру Семёновичу природная доброта и щедрость раскрывалась неоднократно в самых разных ситуациях. Так, например, художник Сергей Бочаров, автор картины "Высоцкий и его демоны", повествует о том, что однажды певец рассказал ему, как в поездке по Америке получил за свои выступления около сорока тысяч долларов и "накупил для семьи, для друзей всего"… Может быть, именно благодаря этой своей изумительной человечности – как во внешнем, так и во внутреннем облике – Владимир Высоцкий и стал народным поэтом, народным актёром? Может, именно она и сохранит его в русской памяти навсегда, как уверен Станислав Куняев? Возможно. Но лично я убеждён в другом: Владимир Семёнович Высоцкий останется навсегда в русской памяти, прежде всего, благодаря главным природным чертам и свойствам любого русского гения – исповедальности и самосожжению, которые буквально пронизывают всё актёрское и поэтическое творчество народного барда, начиная от первой, так называемой блатной песни под названием "Татуировка" и первых ролей в театре и кино и кончая последним, словно бы прощальным его стихотворением, обращённым к Марине Влади и не имеющим чёткого названия: И снизу лёд, и сверху – маюсь между, – Пробить ли верх, иль пробуравить низ? Конечно, всплыть и не терять надежду, А там – за дело в ожиданье виз. Лёд надо мною, надломись и тресни! Я весь в поту, как пахарь от сохи. Вернусь к тебе, как корабли из песни, Всё помня, даже старые стихи. Мне меньше полувека – сорок с лишним, – Я жив, тобой и господом храним. Мне есть что спеть, представ перед всевышним, Мне есть, чем оправдаться перед ним. И здесь я позволю себе возразить главному редактору "Нашего современника", возмутившемуся тем, что некоторые литературные критики и поэты после гибели Высоцкого стали сводить его творческое наследие к продолжению классических традиций великой русской литературы. Трагическая исповедальность и героическое самосожжение объективно делают Владимира Семёновича Высоцкого продолжателем традиций русской классики и, безусловно, ставят его в один ряд с Пушкиным, Есениным, Тальковым и Шукшиным. Разве не прав в этом Вячеслав Михайлович Клыков, уважаемый Станислав Юрьевич?.. Пишу эту статью и думаю: мог бы столь горячо любимый мною с детских лет певец дожить до сегодняшнего дня? И понимаю: разумеется, нет, не мог бы. Хотя и исполнилось бы ему сейчас всего-навсего семьдесят. Живут же себе многие другие блестящие писатели, его ровесники – Александр Проханов, Владимир Распутин, Владимир Маканин, Леонид Бородин – не говоря уже о поэтах-шестидесятниках, с убийственным равнодушием взиравших в своё время на медленную гибель Владимира Высоцкого и не пожелавших ни в чём ему помочь… Но "Орфей древнегреческий, играющий на струнах собственного сердца", как вдохновенно описал Высоцкого Юрий Карякин, увы, обречён на скорую и неизбежную смерть. Струны человеческого сердца настолько нежны и чувствительны, что на них нельзя играть слишком долго. Этой очевидной истины советский Орфей, похоже, не осознал, или не захотел осознать. Однако в раннем уходе из жизни Владимира Высоцкого повинно отнюдь не только пламенное русское горение "бабочки поэтиного сердца". К сожалению, об этом не принято особенно распространяться, но факт остаётся фактом: к трагической гибели поэта во многом приложили руку те самые пресловутые демоны, которых изобразил на портрете художник Сергей Бочаров. К ним, конечно, относятся и очерствевшие душами в своих унылых казённых кабинетах чиновники-догматики, под разными предлогами запрещавшие концерты певца и срывавшие всячески его выступления, но мне думается, основной вред творческой деятельности барда наносили всё-таки не они, как бы теперь, задним умом ни пытались возложить всю ответственность за прижизненно не сложившуюся поэтическую судьбу Высоцкого на советскую власть. Тогдашние препоны чиновников и бюрократов от культуры всё же можно было ухитриться обойти – огибал же их весьма успешно тот же учитель Владимира Семёновича Булат Шалвович Окуджава… Основными демонами, помешавшими реализоваться талантливому актёру в поэтическом плане, как это ни горько сознавать, выступают те люди, которых он считал своими друзьями и к которым тянулся всей душой – поэты-шестидесятники, по-чёрному завидовавшие народной популярности Владимира Высоцкого и относившиеся к своему собрату по перу с нескрываемым высокомерием, обладавшие значительным литературным весом и властью, но ничего не сделавшие для спасения своего увядающего на глазах коллеги. Увядающего от их панибратства и непризнания его дара, от никак не складывающейся судьбы в литературе, между прочим… Что мешало тому же Андрею Дементьеву, будучи главным редактором крайне популярной в те годы "Юности", взять и опубликовать в своём журнале подборку лучших военных песен Высоцкого? Неужели нельзя было напечатать там восхитительную "Песню о друге", или не менее замечательные стихотворения "Скалолазка" и "Прощание с горами"? Ведь и "Песня о друге", и "Прощание с горами" звучали в полную силу в говорухинском кинофильме "Вертикаль", так что на всесильную жестокую цензуру валить тут нечего. Между тем, когда Сергей Бочаров, знакомя барда с влиятельным литератором, обратился к Дементьеву с нижайшей просьбой выделить несколько страниц в "Юности" для стихов Высоцкого, шестидесятник лишь фамильярно ответил, похлопывая актёра по плечу: "Пописываешь всё…" Примерно также поступали и другие знаменитые на весь Советский Союз поэты – Андрей Вознесенский и Евгений Евтушенко. Последний в стихотворении "Киоск звукозаписи" назвал народного певца "полу-Челкашом" – в этом сравнении явственно проглядывает снисходительная насмешка шестидесятника над хождениями Высоцкого в народ, над его отчётливым стремлением стать своим среди простонародья. А уж строки: Торгаш тебя ставит в игрушечке "Ладе", со шлюхой, измазанной в шоколаде, и цедит, чтоб не задремать за рулём: "А ну-ка Высоцкого мы крутанём!" – и вовсе наглядно иллюстрируют пренебрежительное отношение Евтушенко к "меньшому брату" и "всенародному Володе", как назвал Владимира Высоцкого стихотворец Андрей Возне- сенский. Однако, как ни странно, у Андрея Дементьева, которого, признаюсь, я ценю как поэта, есть изумительное стихотворение "Чёрный лебедь", посвящённое вдохновенному барду. То, что когда это было необходимо, Дементьев не протянул Высоцкому руки, пусть остаётся на его совести, но завершить свою статью о Высоцком я хотел бы именно этим стихотворением. Потому что, читая его, мне иногда кажется, будто я сам его создал когда-то – настолько оно глубоко меня тронуло… Ещё одной звезды не стало. И свет погас. Возьму упавшую гитару. Спою для вас. Слова грустны, Мотив невесел, В одну струну. Но жизнь, Расставшуюся с песней, Я помяну. И снова слышен хриплый голос. Он в нас поёт. Немало судеб укололось О голос тот. А над душой, что в синем небе, Не властна смерть. Ах, чёрный лебедь, хриплый лебедь, Мне так не спеть. Восходят ленты к нам и снимки. Грустит мотив. На чёрном озере пластинки Вновь лебедь жив. Лебедь жив… "Лебедь жив!", – с надеждой повторяю я вслед за автором сквозь застилающие мне глаза слёзы. Мир Вашему праху, дорогой Владимир Семёнович!.. Дмитрий КОЛЕСНИКОВ