Читать «Дела плоти. Интимная жизнь людей Средневековья в пространстве судебной полемики» онлайн - страница 14

Однако с особой язвительностью Жерсон отзывался о выкладках Коля, посвященных естественности публичных разговоров об интимной жизни. Рассуждения о том, что невинность ребенка позволяет безнаказанно рассуждать о его половых органах, приводили его в ярость: он называл подобные воззрения еретическими и предлагал своему коллеге перечитать De nuptiis et concupiscentia Блаженного Августина, дабы осознать, что даже то состояние невинности, в котором пребывали Адам и Ева, не помешало им совершить плотский грех.

Еще больше вопросов вызывал у знаменитого теолога пассаж о вульве женщины как о ее святилище, вычитанный «неизвестно в какой Библии». Он предполагал, что текст Священного Писания, которым воспользовался Коль, явно отличался от общепринятого, или же его оппонент просто плохо понял слова св. Луки: «Как предписано в законе Господнем, чтобы всякий младенец мужеского пола, разверзающий ложесна, был посвящен Господу» (Лук. 2: 23). «Что же в данном случае окажется посвящено Господу?» — вопрошал Жерсон. И сам отвечал на свой вопрос: «Если ты не можешь сказать, это сделаю я: первенец, [родившийся у женщины]».

Яростные атаки Жана Жерсона на поклонников Жана де Мена и его трактовку проблемы любви положили конец спору о «Романе о Розе», первой крупной литературной дискуссии в европейской истории. Тем не менее, вопросы, которые обсуждали ее участники, были далеко не новыми. Собственно, все они были подробно рассмотрены уже в трудах Блаженного Августина, которого на протяжении всего Средневековья почитали как наиболее авторитетного автора в вопросах сексуального воспитания.

* * *

Для Августина (354–430), переход которого в христианство сопровождался радикальным пересмотром собственного отношения к плотским утехам, наиболее естественным состоянием представлялось воздержание. С особым отвращением он относился к самому акту соития, способному низвергнуть мужской разум с высот просветления в пучину низменных страстей. Теолог искренне сожалел, что продолжение человеческого рода невозможно без этих, совершенно животных движений, и полагал склонность людей к сексуальному наслаждению прямым следствием грехопадения Адама и Евы.

Изначально, писал он в De civitate Dei, наши прародители были способны полностью подчинять себе свои половые органы, однако после изгнания из Рая они утратили этот контроль, и их порочные инстинкты, вырвавшись на свободу, стали совершенно неуправляемыми. Похоть, которую познали Адам и Ева, — несмотря на то, что само соитие, вне всякого сомнения, следовало рассматривать как явление положительное, берущее начало от Бога — обращала каждый частный акт совокупления во зло, в наказание рода людского, посланное Господом. А потому отныне любой ребенок (за исключением Иисуса Христа) рождался во грехе, ибо его родителей побуждала к этому исключительно похоть, И хотя сам брак Августин признавал достойным общественным институтом, данное обстоятельство ни в коей мере не означало, что следует публично обсуждать и тем более превозносить плотскую любовь. Напротив, законный союз мужчины и женщины оказывался, с его точки зрения, единственным средством превратить низменное желание в необходимую обязанность, ибо рождение потомства отчасти лишало соитие его греховной окраски.