Читать «Декамерон шпионов. Записки сладострастника» онлайн - страница 18

Конечно же, это придало особо дегенеративный характер последующим лозунгам 1986 года — ГЛАСНОСТИ (тогда пошел в ход запущенный мною тезис: «Мы все живем в эпоху гласности. Товарищ, верь! Пройдет она. И Комитет госбезопасности запишет наши имена»), УСКОРЕНИЯ (ускоряли всё: и набивание карманов, и автомобильное движение, и даже коитус) и ДЕМОКРАТИЗАЦИИ (у одних замки и яхты, у других — дырка в бублике). В 1987-м мы славненько вылили помои на лиц старшего поколения, обозвав период Леонида Стабильного ЗАСТОЕМ (представляешь, как возненавидели Михаила массы ветеранов, и не только они?!), на июньском пленуме ЦК КПСС были посеяны ростки новой экономики, основанной на ХОЗРАСЧЕТЕ и КООПЕРАЦИИ (якобы об этом только и мечтал Владимир Неистовый в свои последние трагические годы!).

В том же году я уже начал осторожно натравливать Бориса на Михаила. Первый оказался слишком совестливым и робким и все боялся, что его упекут в больницу и впрыснут смертельные уколы. Но Михаил был чувствителен даже к самой легкой критике, поэтому мои люди довели до него сплетни о его супруге, якобы распространенные Борисом, — самый простой и эффективный способ, и не надо тут никакой агентуры влияния: великие дела вершатся на уровне кухни. Михаил был вне себя и с треском вышиб Бориса из политбюро. Ситуация обострилась, но все равно мы никак не могли выйти на намеченные рубежи.

Ах, как все затянулось! Рулевой все раскачивал и раскачивал лодку, продвигая ее ко второму этапу, и никак не мог ее перевернуть, хотя уже в 1988 году на XIX партконференции страсти бушевали. И не столько был виноват нерешительный Михаил, сколько партийная номенклатура, за исключением некоторых ярких единиц, особенно среди комсомольцев, которые сразу почувствовали, куда дует ветер, и начали хапать по мере сил.

Увы, большая часть партии оказалась тупее ослов (не подумай, что я не уважаю Апулеева Луция в шкуре жизнелюбивого золотого осла, дорогой Джованни, просто наши ослы принадлежат к особой, уникально тупой породе), все держались за стулья и не желали никаких перемен. Удивительно трусливая и нерешительная публика! Не мог же Михаил Рулевой с высокой трибуны заявить: товарищи, давайте строить капитализм, рвите на части народную собственность, превращайтесь в банкиров и предпринимателей! А они, дураки, ничего не понимали, особенно в обкомах, им все казалось, что предел мечтаний homo sapiens — это госдача, спецпаек, спецмедицина и поездка с санкции ЦК раз в год за границу на съезд какой-нибудь партии племени мумбо-юмбо с командировочными аж 30 долларов в сутки!

Не призывать же тогда Михаилу: товарищи, вы будете иметь миллионные счета в швейцарских банках, вы построите себе шикарные виллы и даже замки в Испании и Франции, не говоря уже о Николиной горе или Архангельском! Вы будете направлять своих деток на учебу в закрытые аристократические школы наподобие английского Итона, и они закончат Сорбонну, Кембридж или Беркли! Не убеждать же ему: ваши жены будут бродить по Цюриху с кредитными карточками, и отдыхать вы будете не с семьями в безвкусных цековских санаториях (где всегда глаз КГБ и завистливых коллег), а с юными любовницами на Канарских островах, в суперлюксах с сауной и джакузи! Не мог заявить этого товарищ Михаил Сергеевич по естественным политическим причинам, а партийная публика не ухватывала подтексты и намеки.