Читать «Декабристы на Севере» онлайн - страница 35

Из слышанного и виденного Резанцев сделал такой вывод: “Я заключаю, что поручик Горожанский имеет частное помешательство ума, основанное на мнимой против него несправедливости других и претерпенных через то от всех обид и оскорблений, соединенное с опостылостью жизни как следствия претерпеваемых им великих несчастий”.

Диагноз, поставленный Резанцевым, не позволил правительству совершить над Горожанским новый, задуманный Николаем, акт произвола. Военное министерство уже имело предписание царя судить бунтаря военным судом за совокупность всех совершенных им в жизни преступлений в том случае, если, по освидетельствованию врача, он окажется симулирующим умопомешательство. Но благонадежность акушера помешала коронованному палачу усомниться в точности медицинского заключения. Заметим, что эта же “благонадежность” не позволила акушеру сказать, как того требовала врачебная этика, что медицина могла поставить Горожанского на ноги. Читатель помнит, что даже Бенкендорф, эта крайне одиозная личность, и тот считал возможным определить Горожанского в столичный дом для душевнобольных, если по медицинскому освидетельствованию окажется, что он “скорбен умом”. Все это было предано забвению.

16 июня 1833 года по докладу Бенкендорфа царь распорядился оставить Горожанского “в настоящем монастыре, а в отвращение могущих быть во время припадков сей болезни подобных прежним происшествий и для обуздания его от дерзких предприятий употребить в нужных случаях изобретенную для таковых больных куртку, препятствующую свободному владению руками”. Об этом 26 июля военный министр Татищев написал Бенкендорфу, а 31 июля 3-е отделение уведомило Галла.

В августе 1833 года Бенкендорф сообщил Марии Егоровне Горожанской волю царя и на этом основании отклонил ее неоднократные просьбы о возвращении ей “потерянного и злополучного сына в расстроенном его ныне состоянии” или о помещении его в “заведение для душевнобольных”. Такой ответ, разумеется, не мог удовлетворить мать. Эта терпеливая и мужественная женщина до конца боролась за сына. Она пыталась убедить Бенкендорфа, что “дальнейшее содержание несчастного узника в монастырской тюрьме есть тягчайшее его страдание и неизбежная гибель”. Мария Егоровна слезно и настойчиво повторяла свои просьбы “извлечь сына из настоящего убийственного заключения” и определить его в больницу для душевнобольных в центре страны. Но на всех последующих прошениях матери декабриста красовалась царская резолюция: “Оставить без последствий”. Эта краткая, но имевшая огромную силу канцелярская формула отнимала у несчастных и их родственников всякую возможность отстаивать справедливость и не оставляла никакой надежды на освобождение.