Читать «Дежурные по стране» онлайн - страница 3

От толстого парня, подсевшего к Артёму, веяло ядрёной харизмой. Ясно, что ему не следовало даже открывать рот, чтобы вызвать к своей персоне глубокое уважение и даже боязнь. Но он заговорил, и ореол недосягаемости мгновенно улетучился. Яша Магуров оказался добродушным парнем, чем сразу же завоевал симпатии парней, сидевших в беседке. Его обаяние не знало пределов. Он мастерски сплетал кружевные улыбки и мог за пару секунд убедить даже незнакомого ему человека, что тот приходится ему, как минимум, двоюродным братом. Если всем нам светит солнце, то Яше светила полуночная звезда его пращура Давида, который, как известно, не только метал камни во всяких Голиафов, но и завещал своим детям, внукам и правнукам быть загадочными, уступчивыми и плутоватыми, чтобы кроме банка они уже ничего не метали. Магурова любили люди, и за это он платил им тем же, но при этом никогда не забывал брать сдачу, потому что сбалансированность в отношениях ценил превыше всего. Чтобы расшевелить еле тлеющие угли в его сердце, требовалось большое человеческое терпение или, на худой конец, банальный отрезок женской ножки от того места, где заканчивается голенище сапожка и до самых, как говорится, до окраин. Бесспорным плюсом Якова было то, что его добрая душа, — очень шедшая обрюзгшему телу, — всячески упиралась делению женщин на красивых и не очень, на что горделивым первым было почти глубоко наплевать, а обделённым вторым хотелось петь от близости человека, умевшего даже бесформенную талию обозвать несравненным футуризмом. На тот же самый манер, с каким строгие родители отвешивают подзатыльники непослушным детям, Яша отвешивал комплименты, а потом зажимал девушку в углу и закладывал дамские уши прекрасной чепухой, что, в конце концов, приводило или к постели, или к звонкой пощёчине.

Перейдём к Васе Молотобойцеву. Его грубоватые черты лица, неуклюжая походка и твердолобая прямота делали его похожим на простого мужика. Его раскатистый бас, казалось, рубил дрова, закидывая словесными щепками уши собеседников. Иногда на Василия находили периоды несносной правильности, когда он в грубой форме делал замечания всем подряд, упрекал людей в том, что они его не понимают, а потом на две недели запирался в своей комнате, пытаясь понять, в каком таком месте пускает свои корни Вселенское зло. В такие дни добровольного затворничества он также сочинял героические песни песней, мысленно спасал Мир, а затем, настроив душу на минорный лад, тренькал на гитаре о несчастной любви, о расплодившихся повсюду крысах и бомжах, о бедном и непонятом людьми плотнике по имени Христос и о том, как однажды к нему в дом ввалится обездоленный народ со словами: «Иди, Васёк, отстраивать Россию». Частенько на старой гитаре от его чувственных пальцев с восторгом рвались струны, что, однако, никак не могло ему помешать допеть очередную песню до конца уже безо всякого инструментального сопровождения, только мешающего хорошему голосу. Какие бы возвышенные чувства не обуревали Васю за время двухнедельного отрешения от падшего Мира, он помнил о завтраке, обедал даже плотнее обычного, а ужинал аж два раза, убедив себя в том, что на сытый желудок совершить подвиг гораздо легче. Сосание под ложечкой и надоедливое бурчание в животе, думалось парню, не должны отвлекать его от дела спасения голодных и рабов, если вдруг представится такой случай. И только, надо отметить, вследствие такой убеждённости он, боясь разбудить домочадцев, по-воровски крался к холодильнику ночью и, словно Мамай, не оставлял там пищи на пище. После поглощения всяческого сервилада, слоёных пирогов и ноздреватого швейцарского сыра Василий возвращался в свою комнату, ложился в кровать, минуты полторы размышлял о суете сует и тщете всего сущего, а затем забывался в крепком сне, будучи в котором ежесекундно пушечно всхрапывал, вероятно, от боли в сердце за всех и вся.