Читать «Дед умер молодым» онлайн - страница 5

— Знаю, знаю, — Молодой Морозов попыхивал папиросой,— Рассчитывать мы можем только на торф. Много говорят за границей о возможностях гидроресурсов, но дело это неизведанное. Зато капризы наших речек, хоть того же Киржача, что каждый год в паводок заставляет разбирать и собирать Городищенскую плотину, нам хорошо известны. Так что сжигание торфа куда как вернее. Думаю: если заказать, скажем, в Германии или Швейцарии нужные нам котлы, топки, турбины, такие, чтобы были рассчитаны на сжигание торфа, дело пойдет. Возьметесь вы за это, Василий Михайлович?

Кондратьев снова потер лысину и, завидев вошедшего в кабинет старого хозяина, поспешно встал, шагнул ему навстречу. Все это молча, как бы спрашивая совета. Но Тимофей Саввич, поздоровавшись кивком, смотрел куда-то в сторону с нарочито рассеянным видом. Заметно было: неохота старику вступать в беседу, начатую до его появления в кабинете.

И тогда Кондратьев сдержанно ответил директору-распорядителю: *

— За честь спасибо, Савва Тимофеевич, однако разрешите подумать. Семь раз примерь, один отрежь...

И неторопливо собрал в свою объемистую папку разложенные на столе чертежи и таблицы финансовых расчетов.

— Что же, Василий Михайлович, думайте, не буду вас торопить.

Молодой Морозов проводил главного механика до дверей кабинета. Раскурив об еще но погашенный окурок новую папиросу, вопрошающим взглядом окинул отца.

Тимофей Саввич отметил про себя: волнуется, недоволен. Хочет спросить: зачем, мол, пожаловал? Но стесняется. Знает, конечно, сын, уж доложили ему, что ходил отец по цехам, заглядывал и в котельную, и на склады, нагоняя страх на мастеров и приказчиков. Знает сын, что все на фабрике встревожены появлением в Орехово-Зуеве отца, постоянно живущего в загородном имении Усадах. И конечно, не сомневается сын, что обнаружены отцом какие-нибудь упущения, непорядки. Ждет, что начнет отец ему выговаривать. Ничего, Саввушка, подожди, потерпи...

Прежде чем усесться на диван, Тимофей Саввич молча шагнул к окну, распахнул настежь широкую форточку, шумно вдохнул морозный воздух, сказал:

— Зима, господин директор.

Молодой Морозов ответил шутливо:

— Как это у Пушкина: «Зима! Крестьянин, торжествуя...»

И мысленно приготовился отвечать на расспросы насчет завоза топлива, о причинах задержки в строительстве нового фабричного корпуса: не потому ли это, что одновременно строится жилая казарма?

Но отец заговорил о другом:

— Как Зина? Сколько ей еще осталось? К Николе-зимнему или к рождеству внука ожидать?

Погасив недокуренную папиросу, Савва Тимофеевич начал рассказывать о здоровье молодой жены.

— Хорошо, хорошо... Береги супругу.— Старик поудобнее уселся на диван, прищурился: — Торопыги вы, молодые.

Молодой Морозов покраснел, поморщился. С трудом, только из сыновьего почтения, терпел он все эти намеки. Ну, кому какое дело до того, что законная жена его должна родить на шестом месяце после свадьбы? С обидой вспомнил слова матери Марии Федоровны: «Да уж порадовал ты меня, Саввушка. Первый жених на Москве, а кого в дом привел... Что бесприданница твоя Зиновия — еще полбеды, разводка — вот что плохо...» Эх, матушка, матушка... Корыстна ты, тщеславна, жестока. По твоему родительскому разумению, молодому Савве Морозову невесту надо бы брать — из Коншиных, из Прохоровых, из Бардыгиных. Мало ли в Белокаменной достойных именитых фамилий. А он Зимину взял, дочку купца второй гильдии. Да еще мужнюю жену. От двоюродного племянника Сережи Морозова — Зиновию свою увел. Да, «Зиновией», как в святцах и метрике записано, а не «Зинаидой», как та самовольно нареклась, звала свекровь нелюбимую сноху. А за что невзлюбила? За красоту, конечно, ну, и за ум, а пуще всего за своенравный, гордый характер...