Читать «Дед умер молодым» онлайн - страница 115

«Ностальгия, пожалуй, проявляется по другому,— размышлял Николай Николаевич, пока Морозов обдумывал ответный ход в шахматной партии.— Да, что гадать, лучше вызвать его на разговор».

— Ностальгии по дому еще не чувствую, но писем жду уже с нетерпением,— начал Селивановский.

— Ностальгия — экое ломкое и скользкое слово. Не понимаю и не признаю,— Морозов как-то обиженно пожал плечами.— По-нашенскому, по-русски — тоска, тощища, куда как выразительнее. Но сказать по совести, тосковать я не умею и не люблю, потому что уверен — из любой дали, будь то Париж или, скажем, Чикаго, пароходом ли, поездом ли, доберусь домой в считанные дни,— Савва Тимофеевич сделал паузу и затем, передвинув фигуру, продолжал: — А из этой дыры, куда меня занесло, кажется, нет выхода, как из глубочайшего подземелья.

— Ну, знаете ли,— ответил доктор,— если сей райский уголок воспринимается вами, милостивый государь, как ад, то уж не знаю, что и думать.

Морозов продолжал:

— А вы послушайте, доктор, про сны, что одолевают меня каждую ночь. То водопад какой-то в Швейцарии — красоты необыкновенной, виданный наяву годов тридцать назад, когда я еще с родителями впервые за границу ездил. То Сикстинская мадонна в Дрезденской галерее, то хлопковые поля в Туркестане, то нефтяные вышки в Баку... — тоже впечатления давние, казалось бы, забытые. Почему же все это с такой яркостью, четкостью возникает во сне?

Подумав, доктор ответил:

— Может быть, так выражается ваша тоска по пережитому и уже невозвратному, Савва Тимофеевич.

Морозов уточнил:

— Все это тоска по былой власти, которой, как видите, я нынче начисто лишен. Такова расплата за власть, которой я часто пользовался не задумываясь и далеко не всегда во благо ближним своим.

Шахматная партия кончилась. Доктор, убрав фигуры в коробку, неторопливо шагал по садовой дорожке к гостинице.

А Савва Тимофеевич, оставаясь в тени на скамейке, думал: «Благо ближних... Побеседовать бы на эту тему с богословом дядюшкой Елисеем. В семье нашей, где главным принципом была поговорка «бог-то бог, да и сам не будь плох», он первый понял, что за богатство-то надо расплачиваться душой. А что заслужил? Насмешливопочетное прозвище «профессор по части антихриста» и всеобщую снисходительную жалость».

Тем временем Селивановский говорил Зинаиде Григорьвне:

— Думаю, ограничивать его досуг теперь незачем. Если захочет пообщаться с кем-либо посторонним, мешать не следует.

А пациент, поднадзорный доктора и жены, ни с кем, кроме них двоих, не стремился общаться...

Но вот однажды, будучи один в аллее парка, Савва Тимофеевич остановил проходящего мимо человека, никому в Канне не знакомого, добрых полчаса толковал с ним, сидя на скамейке. Потом, вынув из внутреннего кармана пакет, сказал вполголоса: «Это последнее. Все, что смог».

После этих слов, хорошо запомнившихся Зинаиде Григорьевне (она тихонько подошла к скамейке в конце беседы), незнакомец поспешно откланялся. Очень поспешно,— это тоже запомнилось Зинаиде Григорьевне.