Читать «Девять писем об отце» онлайн - страница 34
Елена Сазыкина
День отъезда все приближался, воспоминание о том единственном поцелуе в парке становилось все пронзительнее и нежнее, а самых главных слов так и не было произнесено… Она уехала, обняв и поцеловав его на прощанье, и легкое прикосновение ее губ еще долго полыхало мучительным огнем на его щеке и в его сердце.
– Я напишу тебе! – крикнул он вслед уходящему поезду.
В новый и последний учебный год Исай вступил повзрослевшим и серьезным. Во Дворец пионеров он больше не ходил, зато литературный кружок посещал регулярно. Это была настоящая отдушина, где он мог прикоснуться к тому, что у него отобрала (или еще не успела подарить) жизнь.
Однажды Анна Карповна объявила, что темой следующего заседания кружка будет разбор собственных стихов, и предложила принести каждому свои творения, у кого таковые имеются. Тема была настолько животрепещущей, что Исай только и думал над ней, и в ожидании заседания пребывал в каком-то особенном нетерпении. Весь вечер накануне он писал, пытаясь поймать за хвост то капризную рифму, то смысл, который улетучивался от долгого поиска этой рифмы. В итоге, на заседание кружка он явился ни с чем, кроме, разве что, черных кругов под глазами и болезненного желания узнать, удалось ли что-то другим.
Некоторые ученики, действительно, прочли свои стихи. Однако единственное чувство, которое они вызывали, было чувство почти физической неловкости: по спине пробегал озноб, сродни тому, что бывает, когда ведут железом по стеклу.
Затем Анна Карповна представила ребятам еще одного автора. Из угла выдвинулся человек лет двадцати девяти – тридцати, худой, с черной копной вьющихся волос и черными же маленькими усиками. Это был тот самый молодой учитель, который еще в прошлом году периодически появлялся на уроках Анны Карповны, садился на заднюю парту и что-то записывал. Она тогда представила его своим ученикам, но никто его имени не запомнил – во-первых, было ни к чему, а во-вторых, слишком оно было замысловатым.
Учитель этот часто приходил на заседания кружка, но и на них больше слушал, чем выступал. Однако когда он говорил, то было видно, что каждое его слово взвешено и продумано. Вдумчивость (а может быть, и перенесенные тяготы судьбы) выдавала неожиданно глубокая для его возраста морщина между бровей и грустные, задумчивые глаза, которые не меняли своего выражения, даже когда он улыбался. Ребята знали, что он воевал как раз в том возрасте, в который только что вступили они, и потому фигура серьезного не по годам учителя была окутана ореолом романтики и вызывала подспудное уважение.
И вот он выдвинулся из угла, где до этого сидел, слушая выступления учеников. Вышел он почему-то с гитарой, что сразу заинтересовало Исая. Учитель прислонил гитару к столу и прочел несколько стихотворений. Читал он хорошо, воодушевленно, но Исай не запомнил, о чем были эти стихи. Что-то о войне, о мужестве, о предназначении. Но тут учитель сказал: