Читать «Девушка из лаборатории: История о деревьях, науке и любви» онлайн - страница 28

Левой рукой перевернув флакон, правой я снимаю колпачок со шприца. Держу я их крепко, но отчего-то касаюсь пальцами только задней части — как будто передняя должна быть открыта свету. Линейка на боку флакона находится на уровне глаз, чтобы я могла отследить точное количество набранной жидкости. Затем я снимаю его с иглы, потянув вверх левой рукой и одновременно расслабляя мышцы правой — чтобы не потерять ту капельку препарата, которая остается на кончике иглы в момент их разъединения.

Аккуратно отложив флакон, я подношу руку со шприцем к передней части пакета и ввожу внутрь его содержимое (игла в этот момент направлена на меня). Потом, вынув иглу — теперь она бесполезна, возвращаю поршень шприца на отметку, показывающую, сколько в нем было препарата, и кладу шприц на поднос возле рабочего стола. Запечатываю флакон с уже введенным медикаментом и ставлю на тот же поднос рядом со шприцем. После чего повторяю весь цикл, пока не использую каждую из стоящих передо мной бутылочек. После этого пакет нужно снова запечатать пластиковой крышечкой и положить на тот же поднос, развернув в сторону от иголок.

Сняв перчатки, я беру ручку и проставляю в углу наклейки свои инициалы, подтверждая, что несу частичную ответственность за что-то там. Теперь поднос отправляется в очередь на проверку к старшему фармацевту, который скрупулезно сверяет каждый ярлык, каждый шприц и каждый флакон, чтобы убедиться: пакет действительно содержит именно то, что было заказано. Если в процессе обнаружится ошибка, пакет списывают, рецепт перепечатывают, задача переходит в категорию «срочная» и за дело берется опытный специалист — так называемый «бессрочник».

То, что это мой первый день в лаборатории, не играет никакой роли. Тренировочных пакетов не бывает. Есть только два варианта — сделать все правильно или ошибиться. Во время работы за нами наблюдают, чтобы убедиться: никто не выбирает себе рецепты попроще, а содержимое флаконов расходуется полностью и лишь затем открывается новый. Нам постоянно напоминают: любая ошибка может стоить кому-то жизни. Количество заказов намного превышает наши возможности, мы все время отстаем от графика. Чем больше сотрудников заболеет, тем меньше нас останется в лаборатории, тем быстрее придется делать свое дело оставшимся и тем значительнее окажется отставание.

Нет времени рассуждать о том, что эта жуткая, отвратительная система не работает, или акцентировать внимание на том, что мы не преступники и не машины. Есть только бесконечная череда заказов, оставленных такими же измученными людьми, которым не на кого больше рассчитывать.

Работа в больнице приводит тебя к мысли: в мире есть только два типа людей — те, кто болен, и те, кто не болен. Если ты из второй категории, заткнись и помогай. Прошло уже двадцать пять лет, а я все еще не вижу причин отказываться от этого взгляда на жизнь.

* * *

За лабораторным столом Лидия была великолепна — возможно, потому, что занималась этим шестьдесят часов в неделю на протяжении почти двадцати лет. То, как она сортировала, стерилизовала и вводила, напоминало движения балерины, которой удалось преодолеть гравитацию. Я наблюдала за тем, как порхают над столом ее руки, и думала, как «легко и охотно, без единой книжки (мне казалось, он знает все наизусть)», цитируя седьмую главу, она это делает. В тот первый день Лидия подготовила не меньше двадцати пакетов — иногда не открывая глаз. Я ни разу не видела, чтобы она ошиблась. Похоже, это был своего рода транс, потому что у ее мозга не было ни малейшего шанса получить достаточно кислорода для осознанной работы. Худшее, что мы могли сделать, — это чихнуть или еще как-то распространить жидкости своего организма в стерильном пространстве. Для Лидии каждый выдох неизбежно заканчивался кашлем — но только не во время работы, когда она демонстрировала такой уровень контроля над дыханием, который обычному человеку и не снился.