Читать «Двое и война» онлайн - страница 137

Надежда Петровна Малыгина

Чудо свершилось!

Ты пришел в себя. Удивился: «Жив!» Осмотревшись, понял, что тебя прячут. «Значит, свои…» Дальний глухой угол сарая — тот, в котором ты лежишь, забит сеном. Вокруг тебя сбились мальчишки. В отцовых треухах, в драных, не по росту огромных, измазученных телогрейках, в таких же больших, не по ноге сапогах. Самый старший, беловолосый, с розовым, сплошь усыпанным веснушками лицом, подносит к твоим губам жестяную кружку с кипятком. Он серьезен, сосредоточен, губы собраны в узелок — как у старушки.

Ты счастлив: «Жив!» Рядом на соломе лежат в старой шапке большущая вареная свекла, две картофелины. В сторонке — горка свекольных и картофельных очистков, а в открытом спичечном коробке с добела исчирканными боками — щепотка соли. И во рту сладковатый вкус свеклы… Потом опять — волны, волны, солнечные блики на воде. Забытье…

Приходя в сознание, ты всегда видел мальчишек — одних и тех же, — их курносые веснушчатые носы, сверкающие испуганным любопытством глаза.

— Чижики… — Ты улыбнулся, произнося это слово, и в ответ обрадованно зашелестел мальчишечий шепот:

— Оклемался! Я говорил — оклемается!

— Деда Матвея надо позвать.

— Ну да! Он коней да коров лечил…

— Что из того? Все одно лекарь. Понимает.

— А как сказать ему?

— Надо пошевелить мозгами. — Это голос старшего — беловолосого, с розовым, сплошь усыпанным темными веснушками лицом.

Однажды, придя в себя, ты ощутил плотность повязок, обхвативших твою грудь, твои ноги. Увидел, старика, обвислые, заросшие седой щетиной щеки, обвислые прокуренные усы, усталые, под лохматыми седыми бровями глаза, морщинистые коричневые руки.

— Дед Матвей? — спросил ты.

— Ну я, — удивленно отозвался дед. — Ай нашенский?

Ты не ответил, только положил ладонь на сухую, с толстыми выпуклыми ногтями руку старого ветеринара.

Чудо свершилось!

На тебя наткнулись парнишки, ходившие в лес за бояркой.

— Свой! Да еще командир с двумя шпалами в петлицах! — рассказывал потом тебе старший из них. — Если бы мертвый, мы бы и тогда вытащили. Мы бы захоронили… А тут — живой!..

Они стянули тебя в окоп и весь день сторожили скрытно, не задумываясь над тем, что смогут они, пацаны, если в ту сторону, где ты лежишь, пойдут немцы?

Ночью на холстине ребята приволокли тебя в село, спрятали в сарае. Дежурили по очереди, приносили еду, чай с заваркой из сушеной малины.

Непривычная ребячья озабоченность и занятость бросились в глаза хозяйке сарая. Узнав, что дети прячут раненого командира Красной Армии, она разыскала старого колхозного ветеринара — единственного в селе человека, сведущего в медицине.

Твои раны загноились. Ноги распухли так, что лопалась кожа. Ты почти все время был без сознания.

— Флегмона, — определил дед. — Надо все порченое выпустить из ног, а то день-другой — и гангрена начнется. Тогда уж смерть…

— Легко сказать — выпустить… А как? — забеспокоилась хозяйка. — И где? В сарае? А вдруг он, сердешный, от боли закричит на всю деревню?.. А если в доме, так ведь в дом-то в любой час без всякого приглашения ироды эти, кость им, проклятым, в горло, завернуть могут…