Читать «Две зимы и три лета (Пряслины - 2)» онлайн - страница 154

Федор Александрович Абрамов

Ах, дьявол меня задери! - вдруг с раскаянием подумал Михаил. А бревна-то я ему ведь так и не вернул. Два года собирался привезти бревна взамен тех, которые взял у Евсея с избы, да так и не привез...

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

1

- Так-так. Значит, ты хочешь знать, за что арестован Мошкин? Народ, говоришь, волнуется?

- Да, спрашивают люди.

- А сам ты не знаешь?

- Да нет.

- А то, что этот самый Мошкин народ мутил, этого, по-твоему, мало?

- Религия у нас не запрещена, Евдоким Поликарпович.

- Шляпа! - Подрезов вскочил на ноги - ядро раскаленное. - У тебя контрреволюционные листовки под носом стряпают, а ты меня спрашиваешь - за что... - С грохотом распахнув дверку стола, Подрезов вытащил пожелтевший тетрадочный листок, протянул Лукашину: - Читай!

Молитва

Жизнь унылая настала,

Лутче, братцы, умереть.

Что вокруг нас происходит,

Тяжело на то смотреть.

Служба Божия забыта,

Лик священный заключен,

Детский ум грубо воспитан,

Богохульству научен.

И посты не соблюдают,

Божьих праздников не чтут,

В домах шапки не снимают,

Часто в них едят и пьют...

И в таком духе на двух страницах.

- Понял теперь, что у тебя делается? А еще меня спрашиваешь. Иди. И имей в виду: на пощаду не рассчитывай. Строго спросим. Я предупреждал тебя насчет староверской молельни. И с женой с твоей у меня тоже был разговор.

Об аресте Евсея Мошкина Лукашин узнал, когда вернулся с Верхней Синельги. И попервости только рукой махнул: ну арестовали и арестовали. Значит, есть за что. Меня же не арестовали. И других не арестовали.

Но отмахнуться так просто не удалось. Колхозники жалели Евсея. Старик. Двух сыновей на войне потерял. Да сколько же еще мытарить и мучить человека? А кроме того, и у самого Лукашина была не спокойна совесть. Трудно, очень трудно пришлось бы колхозу нынешней весной, если бы не подмога со стороны Евсея. Сани, подсанки, всякие срочные поделки на скотных дворах, на конюшне - все это делал Евсей. И Лукашин, решив с глазу на глаз переговорить с Подрезовым, хотел напомнить об этом - авось и следствие учтет заслуги Мошкина перед колхозом.

Но сейчас, после того как у него в руках побывала эта молитва, ему стало ясно, что говорить обо всем этом бесполезно. Конечно, какие-то неграмотные вирши, к тому же написанные простым, наполовину стершимся карандашом, может, и не стоило бы называть листовкой - листовка все-таки это другое, товарищ Подрезов! - но и преуменьшать значения молитвы тоже нельзя. Далеко зашел старик. С душком, с нехорошим душком молитва.

Передав помощнику Подрезова, чистенькому, вежливому брюнету, сводку о надое молока за последнюю пятидневку (Подрезов не потерпел бы зряшного выезда в район во время страды), Лукашин спустился на первый этаж и заглянул в парткабинет.

За длинным красным столом сидел, обложившись брошюрами и книжками, Ганичев. В железных очках. В своем неизменном кителе из чертовой кожи, жестяно отливающей на солнце.