Читать «Двадцать дня или половина жизни» онлайн - страница 27

Видно, я неверно понял моего корреспондента. Движения, о которых я только что говорил, стары как мир: они — мифологемы, обобщения человеческого опыта на пути от естественного существования к себе самому, основной материал и образец поэзии.

Мы идем вниз, а рядом на эскалаторе, поднимающемся вверх, на ступеньках сидят дети, влюбленные стоят, повернувшись друг к другу. Люди читают, болтают, некоторые со страхом ждут перехода на твердую землю; бегущие, раздосадованные задержкой; усталые, равнодушные, полные ожидания, измученные, нетерпеливые, наслаждающиеся минутой покоя — материал для литературного произведения, которое не написано и уже никогда не будет написано, навсегда проносится мимо и бесконечно воспроизводится вновь, так что повода для сентиментальности нет.

Тест: какое представление возникает первым при взгляде на такую массу людей? Необходимое условие: они должны быть отделены от тебя барьером, не стоять вплотную к тебе, не быть непосредственными соучастниками твоей судьбы, на них надо взирать с кантовской личной незаинтересованностью.

Вагоны метро такие удобные, красивые и чистые, что только грязнуля осмеливается усесться в них.

То, что двери не только закрываются, но и открываются автоматически, не просто удобство; это позволяет избегнуть некоторого, пусть ничтожного, раздражения против спутников.

«Хунгария», самое знаменитое из всех знаменитых будапештских кафе, все еще закрыто на реконструкцию. Спрашивается, как же тогда создается венгерская литература?

Лавка букиниста: уйма растрепанных детективов, уйма зачитанных романов о девушке Лоре, и среди них — как искали мы его дома! — Шекспир в переработке Карла Крауса, и именно «Тимон Афинский».

Представь себе это наоборот: из стопки журналов «Факел», «Штурм», «Акцион», «Юнгсте таге», «Зильбергауль», «Ротер хан», «Линкскурве», «Цвибельфиш» и «Бреннер» кто-то с наслаждением выуживает детектив из серии «Захватывающее чтение».

В огромном прямоугольнике, в пролете между белоснежными опорами моста Эржебет, как в видоискателе фотоаппарата, возникает святой Геллерт. Он стоит черный, чернея в полукружии белых колонн в черной скале, угрожающе подняв распятие, словно хочет избить дерзкий город, который, несмотря на бесчисленные церкви, в глубине сердца остается, как прежде, языческим.

Мост Эржебет: девушка в белом с неотразимой нежностью протягивает руки к угрюмому человеку, а когда он, гневно обороняясь, вздымает распятие, башни Городской приходской церкви мягко и покорно-благословляюще подносят ему на ладонях два золотых креста: «Да будет мир с тобою».

Геллерт отвечает: «Господь сказал: я пришел принести не мир, но меч».

Сверкают кресты.

Берег у моста в Буде. На середине горы просторное полукружье белых колонн — театральная сцена, где лицедействует святой в епископском облачении перед умоляющей его женщиной. Глубоко внизу — в утесе — переплетенные тела. От пояса до щиколоток поднимающийся мужчина с подчеркнутыми признаками пола. Напротив — торс с разодранным животом: Прометей, мучения которого срослись с утесом, как в притче Кафки, а на нижней колоннаде сидят осыпаемые брызгами водопада орлы и с шипением разевают клювы.