Читать «Далече от брегов Невы» онлайн - страница 5

Оставаться наедине со своими мыслями в полутёмной хатёнке было невыносимо.

Чтобы скоротать время, Пушкин бродил по городу.

Здешними достопримечательностями считались городской сад для гулянья, казённая суконная фабрика, остатки дворца Потёмкина и фундамент собора.

Дворец Потёмкина стоял высоко над Днепром. Прежние чертоги превратились в развалины и выглядели печально. Их охранял солдат-инвалид. В просторных комнатах сквозь обвалившуюся кровлю виднелось небо. Когда-то пышный сад, спускавшийся к Днепру, порос бурьяном и крапивой. Но вид, открывавшийся с высокого обрыва, приковывал взгляд. Бурливый и узкий рукав Днепра, отделяясь от главного течения, омывал против сада песчаный островок с рощею. Гранитные утёсы, наклонившиеся к воде, как бы составляли ограду владений Потёмкина. Невдалеке через реку был переброшен длинный наплавной мост и, вырываясь из-под него, стремительно катил свои воды по каменистому руслу быстрый, широкий, сверкающий Днепр.

За Днепром простиралась степь, не имеющая, казалось, ни конца ни края и исчезающая на горизонте в туманном мареве.

Полузанесённый фундамент так и не построенной соборной церкви, стоивший казне 70 тысяч рублей, был выше на горе. Вокруг в беспорядке лежали огромные глыбы отёсанного гранита, также предназначавшегося для постройки собора.

Рассказывали, что когда архитектор Леруа осведомился у Потёмкина о величине будущего здания, тот сказал:

— Я хочу прежде всего знать величину самого большого храма в мире.

— Самым обширным, — ответил Леруа, — считается храм святого Петра в Риме. Он имеет около шестидесяти сажен в длину.

— Тогда наш храм будет иметь шестьдесят пять сажен, — решил Потёмкин.

На осмотр екатеринославских достопримечательностей хватило дня.

Перенесённый из шумного оживлённого Петербурга в захолустный Екатеринослав с его тихими безлюдными улицами, Пушкин скучал. Чтобы рассеяться, он катался на лодке по Днепру и однажды искупался. «Приехав в Екатеринославль, я соскучился, поехал кататься по Днепру, выкупался и схватил горячку, по моему обыкновению».

Год назад в Петербурге он болел горячкой. Но тогда он был дома, в квартире родителей, его пользовал известный врач Лейтон. А теперь он метался в жару в полутёмной хатёнке, без врача, без родных, бредил и, приходя в себя, видел растерянное лицо Никиты, который поил его ледяным лимонадом.

В бреду мерещилось всякое: бесконечная унылая дорога, полосатые — чёрные с белым — верстовые столбы. А на столбах — вороны. Неподвижные. Серые. Двуглавые. С зияющими дырами вместо глаз. И ещё другой: коляска опрокинулась, он лежит на земле, а над ним нагнулся лицейский дядька Сазонов, тот, который, как выяснилось, зарезал несколько человек…

Один раз привиделось: свеча горит на столе, в углах густая тьма, мечутся по стенам чьи-то тени. И шаги. И голоса. Вдруг — лицо. Румяное, круглое лицо Николая Раевского. Его большие руки. И голос генерала Раевского:

— Поспешай, друг мой, поспешай!

Это был не бред. Проезжая через Екатеринослав на Кавказские минеральные воды, отец и сын Раевские, несмотря на поздний час и дорожную усталость, разыскали Пушкина. Увидев его в жару, в лихорадке, без помощи, младший Раевский побежал за лекарем.