Читать «Группа крови (повесть, рассказы и заметки)» онлайн - страница 90

Между тем другая – возможно, не единственно правильная, но любопытная во всяком случае – версия истории лежит на поверхности. Суть ее в том, что естественная смена поколений проходит все болезненней, потому что демократия по самой своей природе не способна сдерживать напор молодых, рвущихся вытеснить отцов как можно быстрее. Не ради чего-то материального или, скажем точнее, не ради материального в первую очередь, а для того, чтобы не чувствовать никого «над собой». Такой молодежный натиск есть бунт в чистом виде, бунт ради ниспровержения – собственное воцарение есть лишь приятное последствие.

В традиционном обществе, не демократическом и, уж конечно, не либеральном, об этом и речи быть не могло. Большой смысл заключался в том, что обществом руководили «отцы народов» – монархи-самодержцы или узурпаторы, добрые опекуны или диктаторы. Отцы властвовали и внутри общества, во всех его сферах, причем властвовали пожизненно. Главы семей держали в руках до последней своей минуты фамильное дело и ценности, опытные профессионалы пользовались непререкаемым авторитетом у младших коллег, мудрые старцы были властителями дум… По мере демократизации и либерализации молодежь получала все большие и формальные, и нравственные права, а права старших, принадлежавшие им прежде просто по возрасту, стали сомнительными – если все равны, то и дети равны отцам, а среди равных свобода дает больше шансов тем, кто сильнее. «Если б молодость знала, если б старость могла…» Первая часть этой грустной формулы потеряла смысл потому, что знания перестали ассоциироваться с опытом, их получают все раньше и быстрее в процессе целенаправленного обучения. А вторая констатирует, что старость немощна и потому провоцирует собственное изгнание с поля деятельной жизни.

Перестройку сделали шестидесятники, именно они были и «прорабами», и рядовыми рабочими этой, как теперь говорят строители, «реконструкции со сносом». И убрали таким образом с исторической сцены именно поколение своих отцов, еще державшихся за власть и слишком медленно поддававшихся естественной убыли. Шестидесятники засиделись в молодых именно потому, что зажилось недемократическое общественное устройство – власть старческого политбюро была демонстративно «отцовской». Использовала перестройку для быстрого подъема к властным вершинам и похоронила ее уже следующая генерация – олигархи, фактически правившие страной в ельцинские годы, были действительно молоды по любым меркам. С самим Борисом Николаевичем они мирились в качестве переходной фигуры, страна еще не отвыкла от седовласого начальства… Теперь возрастного конфликта в элите вроде бы нет – и власть, и ее оппоненты принадлежат примерно к одному поколению. Возможно, именно этим и объясняется очевидная, при всей ожесточенности противостояния ровесников, стабильность ситуации, называемая недоброжелателями стагнацией. Однако в ближайшем будущем предстоят безусловные и неизбежные перемены. И главный вопрос, которым задаются сейчас – при одинаковой осведомленности – и статусные политологи, и простые пикейные жилеты, состоит в том, кто в результате перемен поднимется, какая категория граждан всплывет в верхние слои вслед за новым главным персонажем.