Читать «Группа крови (повесть, рассказы и заметки)» онлайн - страница 32
Александр Абрамович Кабаков
Кажется, сегодня.
* * *
Нет, не на лестнице этот грохот, это снаружи раздается второй удар – будто великан трахнул великанским молотком в стену. Вылетели стекла, один осколок попал в лицо, кровь залила глаза. Многовато оказалось – две бутылки на одного за вечер. Идти надо бы, а ноги не идут.
Перебрал.
Меня тащит по лестнице соседка, я ее раньше видел много раз, но никогда не обращал внимания на то, что она весьма и весьма фигуристая баба. Крови много вытекло, видно. Голова кружится. Да, приятная баба.
Вырубаюсь.
Она вытащила меня на улицу, и тут дом рухнул. На его месте поднялась огромная куча мусора, а над ней облако пыли.
Опять вырубаюсь.
В «скорой» она поехала со мной, еле уместившись на откидном боковом сиденье.
* * *
В конце концов, подумал я перед тем, как потерять сознание в очередной раз, если будет настаивать, завяжу пить.
Или хотя бы ограничусь.
Маленькая слабость Л
На старых участках метались под ночным ветром тени гигантских сосен – проклятый ветер вдруг поднялся такой, что раскачал эти деревья в два обхвата на уровне человеческого роста, и они двигались, скрипя и вздыхая, как шекспировский лес.
Когда поселок начинали строить, сосны уже были старыми, и их пощадили, не вырубили, хотя вообще стариков не щадили. За семидесятилетним Ш. приехали даже не ночью, а в сумерках. Другим будет наука… Б., стоя на своем крыльце в полосатой атласной пижаме, так и сказал: «Поделом старой сволочи. И некоторым подобным белогвардейским блядям пора следом… То-то, господа хорошие, пожалте-с бриться». Пузо Б. под пижамой выпирало, будто он был на восьмом месяце. Говорил Б. – да и писал, к отчаянию редакторов, – на собственного изобретения смеси матерного и старорежимного, мог себе позволить. Слова его разнеслись над пустой улицей, поскольку жильцы еще недостроенных по большей части дач попрятались на всякий случай. «Эмка» захлопала дверями, рыкнула мотором и, оседая колесами в мелкой пыли, тяжело покатила к шоссе.
И тогда ночью тоже поднялся ветер, вспомнила она. И сейчас так же пусто на улице, хотя ни за кем не приедут. Но время позднее. Пьяницы местные по домам приканчивают кто вторую, а кто бессчетную бутылку. Разве что какой-нибудь вовсе пропащий Т. встретится, бредет на станцию в ларек, торгующий для своих круглые сутки, – не хватило… Но к утру Т. о встрече забудет.
Она заплакала.
Если бы кто-нибудь из сотен, знавших Л. за бесконечную ее жизнь, мог видеть ее сейчас и разглядеть слезы в темноте, он решил бы, что они выбиты ветром, подумала она. Тем более правдоподобно, что ветер поднимал и нес вечную здешнюю пыль, мелкую и жгучую.
Если бы кто-нибудь знал, из-за чего действительно плачет Л., подумала она.
Уже очень давно, со времен тщеславной и бессильной юности, она думала, а иногда и говорила о себе в третьем лице. Назло своей чужой фамилии…
Л. плакала на ходу.
В конце концов, Л. имеет право плакать ветреной ночью, подумала Л. В конце концов, она может иметь слабость, маленькую, пусть даже постыдную слабость, а кто не имеет таких слабостей, тот упрекни ее, брось в нее камень… Конечно, все равно найдется много желающих упрекнуть Л., но как бы не так, вы никогда не узнаете о ее маленькой слабости. А если и узнаете, то не решитесь наехать, как теперь говорят молодые люди. Те, кто сменил последних великих в ее гостиной. Вам дорого обойдется такой наезд. Все ее великие, все их знаменитые тени заслонят ее.