Читать «Гражданственность и гражданское общество: самоорганизация и социальный порядок» онлайн - страница 121

Зададимся вопросом, почему в нашем отечестве и на Западе один и тот же процесс разрушения отношений традиционного, сословного общества привел к столь различным результатам. По нашему мнению, тут сыграли роль, как минимум, два фактора. Во-первых, тот факт, что общинные отношения удержали свои позиции в народной жизни вплоть до индустриализации XX в., и, во-вторых, специфика религиозной, православной традиции, оказавшей определяющее воздействие на русскую культуру.

Скорее всего человек нашей культуры, лишившись в результате индустриализации и социального переустройства традиционной сельской общины, создавая доменные связи, создал как бы новую, современную общину для себя, не желая представать в мире одиноким, атомарным человеком. Конечно, отличия старой общины и новой — домена — велики. Если к сельской, традиционной общине человек принадлежит безусловно, по факту рождения и строит свои отношения в соответствии с детства полученными стереотипами и ролями, то домен — это постоянная духовная работа и духовный выбор. Человек устанавливает, определяет свой «ближний круг» по собственному выбору, на основе самостоятельно выработанных принципов. В этом плане под социализацией в нашей культуре можно было бы назвать выработку личностью тех принципов, которые и определяют выбор «ближнего круга» и соответственно оснований, на которых построен домен. Повторим, домен строится не на основе совместного проживания и труда, а на основе некой духовной общности и состоит именно в необыкновенной духовной близости, открытости и взаимовлиянии.

Рассмотрим теперь роль религии в создании доменных связей, в частности сравним протестантизм, сыгравший громадную роль в рождении того типа, который называют «человеком Запада», и православие, католицизм. Несмотря на то что в первой части книги роль протестантизма в формировании социальной антропологии западного общества уже рассматривалась, проиллюстрируем ее в ином контексте.

Как уже отмечалось, на Западе протестантизм определил особую форму индивидуализма: человек, не уверенный в себе (поскольку не уверен в своем спасении), тем более не уверенный в окружающих, способный лишь надеяться и эту надежду подтверждающий неустанной деятельностью, стал совершенно одинок. Это не просто отчуждение от других, это и трансцендентное отчуждение от непостижимого Бога, что, в свою очередь, делает отчуждение людей друг от друга глубочайшим. Подобное мировоззрение и стало одним из краеугольных камней западного индивидуализма.

Иначе дело обстояло в православии, которое, напротив, продолжает древнюю традицию, понимая любовь к Богу и любовь друг к другу как максимальное преодоление отчуждения, как взаимопроникновение. Как говорит Иоанн Златоуст, «имеющий друга имеет другого себя». Фактически, замеченное Парсонсом диффузное и конкретное общение вполне осознавалось в православной традиции, и именно тип общения, определяемый как диффузный, признавался за христианскую добродетель. «Всякий внешний ищет моего, а не меня. Друг же хочет не моего, но меня. И апостол пишет: «Ищу не вашего, но вас» (2 Кор. 12, 14). Внешний домогается «дела», а друг — «самого» меня. Внешний желает твоего, получает из тебя, от полноты, т. е. часть, и часть эта тает в руках как пена. Только друг, желая тебя, каков бы ты ни был, получает в тебе всю полноту и богатеет ею. Получать от полноты — легко: это значит жить на чужой счет. И давать от полноты нетрудно. Получать же полноту трудно, ибо нужно сперва принять самого друга и в нем найти полноту, а друга нельзя принять, не отдав себя; давать же себя трудно», — читаем мы у Павла Флоренского [254].