Читать «Госпожа сочинительница (новеллы)» онлайн - страница 85

…В ночь под Новый, 1914 год в доме в Замоскворечье вдруг вспыхнул пожар – загорелась сажа в трубе. Вместо того чтобы пировать и праздновать, заливали вспыхнувшую кухню, а потом убирали грязь. Прислуга, конечно, была в ужасе:

– Плохая примета! Быть беде!

Марина смеялась:

– Оставьте ваши костромские глупости!

Служанка, бывшая коренной москвичкой, обиделась:

– Дайте мне расчет! Уйду от вас! А вам, барыня, скажу: примета плохая! Как бы не помер кто в семье!

И мстительно покосилась на бледного Сергея, который только недавно вернулся из санатория, где лечил свои больные легкие.

Марина вспыхнула не хуже того пожара, выгнала служанку вон – сама выгнала, просто так уйти не дала, – однако призадумалась, хоть и считала себя неверующей. Да такой она и была и не скрывала этого. Например, в письме к Розанову, еще когда переписывалась с ним, признавалась этаким горделивым полушепотом:

«Слушайте, я хочу сказать Вам одну вещь, для Вас, наверное, ужасную: я совсем не верю в существование Бога и загробной жизни.

Отсюда – безнадежность, ужас старости и смерти. Полная неспособность природы – молиться и покоряться. Безумная любовь к жизни, судорожная, лихорадочная жадность жить…

Может быть, Вы меня из-за этого оттолкнете. Но ведь я не виновата. Если Бог есть – Он ведь создал меня такой! И если есть загробная жизнь, я в ней, конечно, буду счастливой.

Наказание – за что? Я ничего не делаю нарочно».

Ладно, бог богом – но всякие там черти – лешие – домовые – черные кошки… Мы все рождаемся с ощущением некоего суеверного страха в душе. Хотела Марина или нет, а о пророчестве сердитой служанки она теперь не могла перестать думать. Но поскольку, субъективно считая центром своей вселенной Сергея и Алю, она все же – независимо от себя, объективно! – по-прежнему была величайшей эгоцентристкой и все солнца, все планеты в мире вращались только вокруг нее, она снова задумалась о смерти. Причем не долгожданной, а – внезапной и даже нежеланной из-за своей внезапности и преждевременности. Все люди умирают…

Уж сколько их упало в эту бездну. Разверзтую вдали! Неужели и со мной это когда-нибудь произойдет?! Настанет день, когда и я исчезну. С поверхности земли. Неужели такое возможно? Неужели?! Застынет все, что пело и боролось. Сияло и рвалось. И зелень глаз моих, и нежный голос. И золото волос. И будет жизнь с ее насущным хлебом. С забывчивостью дня. И будет все – как будто бы под небом. И не было меня. Изменчивой, как дети, в каждой мине. И так недолго злой. Любившей час, когда дрова в камине. Становятся золой. Виолончель, и кавалькады в чаще. И колокол в селе… – Меня, такой живой и настоящей. На ласковой земле! К вам всем – что мне, ни в чем не знавшей меры. Чужие и свои?! – Я обращаюсь с требованьем веры. И с просьбой о любви. И день и ночь, и письменно и устно: За правду да и нет. За то, что мне так часто – слишком грустно. И только двадцать лет. За то, что мне прямая неизбежность – Прощение обид. За всю мою безудержную нежность. И слишком гордый вид. За быстроту стремительных событий. За правду, за игру… – Послушайте! – Еще меня любите. За то, что я умру.