богов и зимними вечерами у очага рассказывали
древние предания, и надеялись, что наступит день, когда человек вернется, погладит их по голове и
скажет: «Молодцом, верный и надежный слуга».
И зря, говорил себе Дженкинс, шагая вниз по склону , совершенно напрасно. Потому что люди не
заслуживали преклонения, не заслуживали обо-
жествления.
Господи, я ли не любил людей? Да и сейчас
люблю, если на то пошло, но не потому, что они
люди, а ради воспоминаний о некоторых из великого
множества людей.
Несправедливо это было, что псы принялись
работать на человека. Ведь они строили свою
жизнь куда разумнее, чем человек свою. Вот почему
я стер в их мозгу память о человеке. Это был дол-
гий и кропотливый труд, много лет я искоренял
предания, много лет наводил туман, и теперь они
не только называют, но и считают людей веб-
стерами.
Я сомневался, верно ли поступил. Чувствовал
себя предателем. И были мучительные ночи, когда
мир спал, окутавшись мраком, а я сидел в качалке и
слушал, как ветер стонет под застрехой. И думал: вправе ли был так поступить? А может быть, Вебстеры не одобрили бы мои действия? До того
сильна была их власть надо мной, так сильна она до
сих пор, через тысячи лет, что сделаю что-нибудь
и переживаю: вдруг это им не понравилось бы?
Но теперь я убедился в своей правоте. Лук и
стрелы это доказывают. Когда-то я допускал, что
человек просто пошел не по тому пути, что неко-
гда, во времена темной дикости, которая была его
колыбелью и детской комнатой, он свернул не в ту
сторону, шагнул не с той ноги. Теперь я вижу, что
это не так. Человек признает только
один-единственный путь – путь лука и стрел.
Уж как я старался! Видит бог, я старался.
Когда мы выловили этих шатунов и доставили
их в усадьбу Вебстеров, я изъял их оружие, изъял не
только из рук – из сознания тоже. Я переделал все
книги, какие можно было переделать, а остальные
сжег. Я учил их заново читать, заново петь, заново
мыслить. И в книгах не осталось и намека на войну
и оружие, на ненависть и историю – ведь история
есть ненависть, – не осталось ни намека на битвы, подвиги и фанфары.
Да только попусту старался… Теперь я вижу, что попусту старался. Потому что, сколько не
старайся, человек все равно изобретет лук и
стрелы.
Закончив долгий спуск, он пересек ручей, скачущий вниз к реке, и начал карабкаться вверх, к мрачным, суровым контрфорсам, венчающим высокий бугор.
