Читать «Город грехов» онлайн - страница 30

Впереди людей бежали крысы, позади — ползли змеи.

Заразив горожан своим безумием, оратор как будто успокоился, затих, затаился в руинах женского монастыря.

Говорили, что он пишет там хронику города…

Ночью мэр не спал. Он читал роман поэта, пытался понять смысл проклятия.

«Яма раскроет свою пасть и пожрет город…» — прочитал мэр и взглянул на город, над которым висело облако золы и раскаленных углей. Так ему показалось…

Той же ночью мэр продиктовал секретарю распоряжение арестовать поэта и сжечь его роман…

* * *

Огонь лизал страницы книги, исписанные с лицевой и оборотной стороны, и пожирал их, но буквы окрылялись и вились роем. Они оставались буквами среди букв, собирались в слова, фразы. Люди слышали их смутную речь, правда, они не знали, кто с ними говорит и о чем…

Такой сон, приснился секретарю мэру.

Во сне он был изящен и приятен. Молва уверяла, что не одну женщину он оставил в слезах. Источником слухов был он сам.

Жил секретарь один, получая содержание соразмерное его скромным нуждам. Женщин он избегал, но о потомстве иногда позволял себе думать, правда, нерешительно.

В 37 лет он женился на женщине из провинции, однако, испытав неудовольствие от брака, вернул женщину на прежнее место.

Всю жизнь секретарь рылся в бумагах и постепенно превращался из павиана в книжного червя, но однажды все изменилось. Этот нелюдимый любитель уединенного размышления и чтения, собиратель текстов, чудак, книжный червь, моль, оказался среди зрителей на представлении, которое давал артист на вилле примадонны по случаю ее юбилея.

Артист и секретарь подружились. Артист относился к секретарю с нежностью. Секретарь умел слушать, и артист делился с ним своими переживаниями. Он был влюблен в примадонну, но не осмеливался признаться ей в этом.

Когда секретарь был уволен со службы, артист рекомендовал его писателю.

— Опиши мне его… как он выглядит?.. — попросил писатель.

— Никак…

— Что значит никак?..

— Нет… он замечательный человек, но какой-то невыразительный, серый…

Писатель и артист беседовали на террасе, с которой открывался вид на город.

— Должен тебе сказать, что у меня нет ни голоса, ни слуха… и я не знаю нотной грамоты… я не способен ни к пению, ни к сочинительству, но когда я говорю с ним, я не говорю, я пою, импровизирую, сам не замечая этого, как во сне…

— Во сне и я часто говорю на разных языках и пою в хоре или дирижирую, а, пробудившись от сна, изумляюсь и ничего не помню…

— У нас с секретарем доверительные отношения… я говорю ему даже то, что никогда бы не сказал вслух даже самому себе… и мне ничуть не стыдно… иногда это меня озадачивает… я как бы сплю… просыпаясь, я пытаюсь вспомнить, о чем говорил с ним… как-то я попросил его записать нашу беседу, но на бумаге она оказалась совершенно бессодержательной, лишенной всякого смысла… слова не окликали друг друга… между ними не возникал диалог…

Послышался странный подземный гул.

Артист и писатель замерли. В глазах тревога. Они слушали, не зная, чему внимают.

Гул стих.

— Что это было?..

— Странный гул… как будто кто-то рычал глубоко под землей…