Читать «Гоголь и географическое воображение романтизма» онлайн - страница 8

При таком подходе география Гоголя поглощается общими аспектами его художественного мира. Однако следует помнить, что сам Гоголь придавал географии самостоятельную ценность и отводил для нее автономную функцию. Он сохранил статью о географии в «Арабесках», хотя сначала вряд ли предполагал это делать. Более того, он перенес ее как одну из трех старых статей в готовившееся в 1851 – начале 1852 г. новое собрание сочинений. К тому же в последнее десятилетие своей жизни писатель весьма серьезно работал над ознакомлением с географией России и, согласно своей программе возрождения страны, считал, что приобретенное человеком в молодости знание о географии родной земли будет содействовать ее государственному и экономическому процветанию:

…чтобы вся земля от края до края со всей особенностью своих местностей, свойствами кряжей и грунтов врезалась бы как живая в память даже несовершеннолетнего отрока и было бы ему очевидно даже во младенчестве, какому углу России что именно свойственно и прилично, и не пришло бы ему потом в голову, придя в зрелый возраст, заводить несвойственные ей фабрики и мануфактуры, доверяя иностранным промышленникам, заботящимся о временной собственной выгоде. И точно таким же образом, чтобы ему еще во младенчестве видны были в настоящем виде качества и свойства русского народа со всем разнообразьем особенностей, какими отличаются его ветви и племена. Чтобы еще во младенчестве ему было видно, к чему именно каждый из этих племен способен вследствие орудий и сил, ему данных, и обращал бы он внимание потом, когда приведет его бог в зрелом возрасте сделаться государственным человеком, на особенности каждого из них, уважал бы обычаи, порожденные законами самой местности, и не требовал бы повсеместного выполненья того, что хорошо в одном угле и дурно в другом (XIV, 280–281).

Процитированный отрывок из неотправленного официального письма 1850 г. (адресатом должен был стать или гр. Л. А. Перовский, или кн. П. А. Ширинский-Шихматов, или гр. А. Ф. Орлов), в котором Гоголь мотивирует просьбу о финансовой поддержке, говорит в пользу того, что и в конце жизни писатель остался верен идеям романтической географии, в частности постулату о связи характера народа и его экономической деятельности с обитаемой им землей, который он излагал в статье «Мысли о географии» еще в 1835 г. Именно эта сохранявшаяся на протяжении всей жизни вера писателя в большое значение географического знания в развитии отдельной личности и всей страны побуждает пристально посмотреть на отношение его творчества к географии и к разговору о его географическом воображении, не сводя их к общим концепциям гоголевского наследия или романтизма в целом.

Ценность исследования темы в предложенных Киселевым терминах географизма (следы конкретных географических сведений или геофилософских представлений) заключается в первую очередь в выявлении обширного круга историко-географических источников начала XIX в. Сама же интерпретация последовательности и смены разных периодов географизма в творчестве Гоголя нуждается в основательной коррекции. Исследователь выстраивает периодизацию географизма на общепринятом представлении о развитии писателя по схеме «от Украины – к России» или «от романтизма – к реализму», которая, при более пристальном наблюдении, как раз и не находит опоры в контексте географических идей Гоголя. Киселев прав, утверждая, что геофилософская концепция Гердера была для Гоголя актуальной на протяжении всей жизни, о чем свидетельствуют ее следы во втором томе «Мертвых душ». Однако следует уточнить, что программное применение Гоголем идей Гердера к собственному творчеству относится ко времени создания «Вечеров…» и «Миргорода», т. е. к периоду наибольшего увлечения писателем историей Украины, и, как будет показано, они были усвоены им не по первоисточнику, а по трудам географического характера в московских журналах. Во втором томе «Мертвых душ» отзвуки гердеровской концепции следует трактовать как возвращение к принципам романтической историографии и географии в изображении современной России. Я намерена оспорить и киселевскую трактовку пейзажа в первых романтических повестях Гоголя, показав, что горный пейзаж в «Страшной мести», на первый взгляд «мифопоэтический», на самом деле основан на характеристике Карпатских гор в научном труде – «Картах…» Риттера – и создан почти сразу после публикации статьи «Несколько мыслей о преподавании детям географии», совпадая с ней в описании гор даже на уровне отдельных выражений. Этот факт не отменяет мифологического характера пейзажа, однако оспаривает толкование отношений между географией и литературой как внедрение отдельных элементов первой во вторую, вычленяемых «обратно» взглядом географа. Вразрез с периодизацией географизма Киселева идет и изобилующий географическими деталями пейзаж степи в «Тарасе Бульбе», который был создан Гоголем тогда, когда единственным географическим сочинением о южнороссийских степях было «Путешествиe по разным провинциям Российской империи» Палласа, но как раз следов этого описания и нет в гоголевской степи. Сведения, почерпнутые у Палласа в процессе конспектирования его труда, как показано и Киселевым, находят применение во втором томе «Мертвых душ», однако здесь они привлечены для создания пейзажа фантазии, по классификации К. Кларка. Пейзаж фантазии по определению противоположен географизму как элементу географической реальности, так как рождается в воображении художника и призван выразить всеобщую гармонию мироздания, которую художник ему навязывает. Подобную тенденциозность пейзажа во втором томе «Мертвых душ» не скрывает даже созвучие описания с якобы реалистическим его «эскизом» в «Записной книжке» Гоголя, обнаруженное В. Т. Адамсом. В последней главе книги будет показано, что географическому реализму здесь противостоит компиляция разнородных кусков реальности в одной картине, не говоря о том, что и увидена она по образцам живописи. Подобные несостыковки географических источников и художественных результатов их применения в прозе Гоголя заставляют искать другую логику использования писателем географических идей, чем логика внешнего развития творчества писателя. Вместе с тем представляется, что анализ с точки зрения географизма работает в направлении обособления литературы и географии и, выделяя географический элемент из эстетического целого, превращает его в самостоятельный объект исследования, что имеет свою ценность, однако не способствует углублению понимания внутренней связи между двумя областями – связи, которая для Гоголя была очевидной.