Читать «Говор камней. Ирод (сборник)» онлайн - страница 23

Даниил Лукич Мордовцев

Исполин, задумавший и совершивший это титаническое дело, был любимец Хатазу, тот непомнящий родства Семнут – немое доказательство того, что может творить любовь гения.

Говорящие камни сохранили и изображения той, которая благосклонно покровительствовала любви царственной Хатазу и гениального Семнута, – зодчего этого египетского «чуда света» и «зодчего блаженства» своей всемогущей покровительницы. Это – богиня Гатор. Среди замечательных скульптурных изображений на стенах святилища она величаво выступает с головой коровы! Забыт только бог-бык Апис, на глазах которого маленькая резвушка Хатазу обнимала и целовала гениального зодчего. Но, быть может, и он не был забыт, а только камни не говорят теперь о нем ничего.

Зато камни говорят о небывалом дотоле в истории Египта подвиге Хатазу – подвиге, которого не совершил ни один из фараонов.

Но этот подвиг должен составить содержание следующего рассказа, а здесь я ознакомлю читателя с тем, какое впечатление произвели создания гениального Семнута, воодушевленного любовью такой необыкновенной женщины, как Хатазу, на тех, кто видел эти дивные, говорящие камни.

Наш известный путешественник Норов, посетивший Фивы в 1835 году, обойдя кругом остатки созданных Семнутом для богини Гатор и Амона храмин, так описывает то, что представилось его глазам: «Когда вы следуете главным путем между средних колонн и потом выходите из гигантской залы на восток, вам преграждают путь ужасные груды гранитных камней – следы бывшего когда-то землетрясения. Из этой груды гордо возносится обелиск, самый большой и изящнейший из всех существующих обелисков. Другой, ему равный, грянулся поверх всего этого разрушения и великолепно разметан на части. Бросающиеся на глаза колоссальные начертания его победных возгласов, прерванных силою, крепчайшею, чем его гранит, лежат в ужаснейшем смешении вместе с разбитыми изображениями божеств. На каждом камне этих груд видны либо иероглиф, либо голова и члены какого-нибудь фараона, военачальника или жреца; вся эта разорванная цепь событий, аллегорий, мистических речей разбросана, как типографские буквы или клоки листов гениального творения. Кто соберет эти буквы или листы?

Никогда не изгладится во мне впечатление этого необъятного разрушения, – говорит далее Норов, – я долго не шел далее; и, усевшись на огромной перекладине обелиска, глядел поверх обрушенных стен Амонова храма на необъятную перспективу его ста тридцати шести стоящих колонн. Какой карандаш, какое перо изобразят это невообразимое зрелище!..»

А что же было тогда, когда все эти поразительные чудеса творческого гения любимца Хатазу во всем своем потрясающем величии предстали пред очарованным взором царицы, когда она возвратилась из своего путешествия в Мемфис!

– О великий из великих! – сказала она, восторженно обнимая своего возлюбленного. – В тебе витает дух божественного зодчего вселенной, великого, непостижимого Пта! Недаром еще девочкой я была очарована тобой, мой Горус, зодчий моего блаженства и моей славы!