Читать «Глубокий поиск. Книга 3. Долг» онлайн - страница 130

Мать прибежала в дом в крайнем возбуждении: глаза блестят, платок сбился, лицо раскраснелось. Бабушка в тот день была в доме моих родителей – помогала матери по хозяйству. Разгар лета – мать с утра до ночи на колхозных работах. Отец тоже ушёл работать. В разгар лета, когда из воздуха частично уходила влага, он чувствовал себя гораздо лучше, чем обычно: дышалось свободнее – и тоже шёл зарабатывать трудодни. Нынче он помогал, кажется, в ремонтных мастерских. Руки-то у него были хорошие – мог и починить, и приладить, и смастерить. И придумать он умел какое-нибудь полезное приспособление.

На мне – огород, дом, носить полдник матери и отцу, носить воду на полив. Вот бабушка и приходила на помощь. У самой у неё огородик и садик оставались совсем маленькие, игрушечные – за чем хватало сил ухаживать. Домик у бабушки был тоже крошечный, но чистый, светлый, уютный.

А родительский дом – отцово наследство – летом казался тёмным и мрачным, и только зимой можно было оценить по достоинству толстые старые брёвна, малюсенькие окошки, большие тёмные сени: вся конструкция дома позволяла сохранить тепло. Когда в печи трещали и полыхали дрова, насупленная изба преображалась, становясь доброй и гостеприимной. И ещё она преображалась, когда в ней хозяйничала бабушка, напевая, прибиралась и готовила в нашей избе – тогда в окошки заглядывало полуденное солнце, и его света хватало, чтобы наполнить помещение.

Так было и на сей раз: ситцевые занавесочки отдёрнуты, солнечные лучи насытили воздух. Я влетела с огорода, землю с рук не обтряхнув, вслед за матерью: разобрало любопытство. Что это она примчалась такая заполошная? Бабушка в этот момент взволнованно говорила матери:

– Так ты поторопись, раз хочется, не то там без тебя все путёвки разберут!

– Мама, я первая записалась! – выпалила мать. – Мне сказал уполномоченный: собирайся! Не отложили, как Нюрку, на потом. А Нюрку и Шуру отложили: мол, потом ещё взвесят.

В её голосе слышались и гордость, и удовольствие, и тревога: как-то бабушка отнесётся к тому, что она приняла некое важное решение, не посоветовавшись, не уважив.

Бабушка заметно погрустнела, но сказала твёрдо:

– Хорошо, что спроворила. Нечего тут сидеть, ничего не высидишь. Поезжай!

Обе уже заметили меня, топтавшуюся на пороге. Мать подозвала меня, поставила прямо перед собой.

– Поедешь со мной в Ленинград?

Я, несмотря на изумление, быстро открыла рот, чтобы дать ответ, показавшийся очевидным. Тут мать решила уточнить:

– Я еду в Ленинград работать на заводе. Хочешь жить со мной в Ленинграде?

– Хочу, – воскликнула я без запинки.

С самого начала мне было очевидно: отец и бабушка остаются в деревне, а мать либо едет одна, либо со мной. Было столь же очевидно, что мать будет отправлять им часть заработанного: так поступает всякий, кто уезжает на заработки, оставив близких в деревне. Сомнений не возникало, что бабушка и отец справятся с зимовкой, по-родственному помогая друг другу. Лишь бы бабушка была здорова, и отец бы не расхворался слишком сильно. К длительным разлукам в деревне отношение как к естественной неизбежности. Печаль остававшихся скрашивали письма – как правило, не слишком уж частые, особенно если учесть с трудом отступавшую от наших краёв малограмотность. По умолчанию предполагалось, что мать, если устроится в городе хорошо, заберёт и родных. Хотя теперь я думаю, что с отцом она вряд ли стремилась бы воссоединиться.