Читать «Гиббон Э. - Закат и падение Римской империи. Том 2» онлайн - страница 363

Но так как Афанасий постоянно должен был бороться с предрассудками и страстями людей всякого разряда, начиная с монахов и кончая императорами, то знание человеческого сердца было первым и самым важным из его научных познаний. Он с постоянным вниманием следил за всеми переменами развертывавшейся перед его глазами сцены и никогда не пропускал удобного случая, чтоб воспользоваться теми решительными моментами, цену которых узнают дюжинные натуры лишь тоща, когда они безвозвратно миновали. Архиепископ Александрийский был способен различать, когда можно было смело приказывать и когда следовало с осторожностью внушать, когда можно было бороться с властью и когда следовало избегать преследования, а в то время, как он направлял церковные громы против ереси и неповиновения, он умел сохранять в среде своих приверженцев податливость и снисходительность осторожного предводителя партии. Избрание Афанасия не избегло упреков в неправильности и торопливости¹⁰²), но безупречность его поведения расположила в его пользу и духовенство и народ. Жители Александрии были готовы взяться за оружие для защиты своего красноречивого и великодушного пастыря. В своих несчастьях он всегда находил подпору или по меньшей мере утешение в неизменной преданности подчиненного ему духовенства, и все сто египетских епископов держали его сторону с непоколебимым усердием. В скромной обстановке, которою иные окружают себя из гордости или из политических расчетов, он часто объезжал свою епархию от устьев Нила до границ Эфиопии, фамильярно беседовал с людьми самого низкого звания и со смирением приветствовал святых и отшельников пустыни¹⁰³). И не только в церковных собраниях, но и в обществе людей одного с ним образования и воспитания Афанасий обнаруживал превосходство своего ума. Он держал себя с развязной и почтительной самоуверенностью при дворе монарха и среди превратностей фортуны никогда не утрачивал ни доверия своих друзей, ни уважения своих врагов.

В своей молодости египетский первосвятитель оказывал сопротивление Константину Великому, неоднократно заявлявшему ему о своем желании, чтобы Арий был снова принят в лоно кафолической церкви¹⁰⁴). Император уважал такую непреклонность убеждений и готов был извинить ее, а партия, считавшая Афанасия за самого грозного из своих противников, была вынуждена скрыть свою ненависть и втайне подготовить издалека недобросовестное на него нападение. Она стала распускать слухи и внушать подозрения, выставлявшие архиепископа надменным тираном, и смело обвинила его в нарушении утвержденного Никейским собором договора с еретическими последователями Мелетия¹⁰⁵). Афанасий открыто протестовал против этого позорного мирного договора, а императора уверили, что он употреблял во зло свою церковную и гражданскую власть для преследования этих ненавистных для него сектантов, что он совершил святотатство, разбив сосуд в одной из их церквей в Мареоти-де, что он приказал бить плетьми и заключить в тюрьму шестерых из их епископов и что седьмой епископ той же партии Арсений был или умерщвлен, или по меньшей мере изувечен собственными руками жестокосердого епископа¹⁰⁶). Эти обвинения, грозившие чести и жизни Афанасия, были переданы Константином его брату, цензору Далмацию, жившему в Антиохии; затем были созваны соборы сначала в Кесарии, а потом в Тире, и восточным епископам было поручено рассмотреть дело Афанасия, прежде нежели они приступят к освящению новой церкви Воскресения в Иерусалиме. Первосвятитель сознавал свою невинность, он он знал, что та же самая непримиримая ненависть, которая взвела на не-IO обвинения, будет руководить производством дела и постановлением приговора. Он отказался предстать перед трибуналом своих врагов, не обращал никакого внимания на повестки о явке в суд, присылавшиеся к нему от Кесарийского синода, и после продолжительных и искусно мотивированных отлагательств подчинился не допускавшему возражений приказанию императора, который грозил наказанием за преступное неповиновение, если он не явится на собор в Тире¹⁰⁷). Прежде чем отплыть из Александрии во главе пятидесяти египетских прелатов, Афанасий имел благоразумие обеспечить себе содействие приверженцев Мелетия, и сам Арсений - воображаемая его жертва и тайный его друг -был скрыт между лицами его свиты. Епископ Кесарийский Евсевий руководил совещаниями Тирского собора с такой страстностью и неумелостью, каких трудно было ожидать от его учености и опытности; его многочисленная партия постоянно произносила слова «убийца» и «тиран», а ее шумные возгласы находили для себя поощрение в притворной терпеливости Афанасия, который только ожидал решительной минуты, чтобы представить собранию Арсения живым и невредимым. Другое обвинения, по своему характеру, не допускали таких ясных и удовлетворительных возражений, однако архиепископ был в состоянии доказать, что в той деревне, ще, по словам обвинителей, он разбил священный сосуд, не было ни церкви, на алтаря, ни сосудов. Ариане, втайне решившиеся во что бы то ни стало доказать виновность своего противника и произнести над ним обвинительный приговор, однако, попытались прикрыть свою несправедливость внешними формальностями судопроизводства: собор назначил епископскую комиссию из шести делегатов для собрания справок на месте, и эта мера, встретившая сильнейшее сопротивление со стороны египетских епископов, послужила поводом для новых сцен насилия и клятвопреступлений¹⁰*). После возвращения депутатов из Александрии большинство собора постановило окончатель-им* приговор о низложении и ссылке египетского первосвятителя. Декрет, написанный таким несдержанным слогом, в котором проглядывали злоба и жажда мщения, был сообщен императору и кафолической церкви, и немедленно вслед эа тем епископы приняли такой вид кротости и благочестия, какой приличен святым странникам, отправляющимся на поклонение гробу Господню¹⁰⁹).