Читать «Гермоген» онлайн - страница 88

   — Подымись, посмотри ещё раз внимательно.

Монах повиновался и вскоре вернулся со спокойным лицом. Он догадывался, что владыку беспокоят недобрые предчувствия.

   — Верх тучи токмо по краям в огне...

Гермоген вернулся в келью, обдумывая случившееся. Из ума не выходила мысль, что ему послано пророчество. Ещё в раннем отрочестве он удивлял родных умением угадывать разные случаи. Ему не верили, хотя и удивлялись его редкой наблюдательности. По голосам птиц он угадывал наближение беды. В казачьей жизни его чутьё на опасность обострилось. Но он мало кому открывался, опасаясь насмешек и злобы. Казаки не любили, когда кто-то среди них «высовывался». Мудрую осторожность проявил он и во время иерейской службы. Да и привычка сложилась во всём полагаться на Бога.

Между тем монах переминался с ноги на ногу, словно хотел что-то сказать...

   — Пошто мнёшься? Али вести какие на уме имеешь? — спросил Гермоген.

   — Сказывают, вечор знаки на небе были. Сабля знатная, булатная в огонь будто врубилась...

   — Ступай снова на верх церкви и не спускайся, пока не позовут... Возьми с собой квасу и кус хлеба...

Монах повиновался. Гермоген вернулся в келью, но покоя в его душе не было. Кремль был объят тишиной. Даже стрельцов не было слышно. Но вот заблаговестили колокола к заутрене, и вскоре послышались голоса и цоканье копыт. Гермоген вспомнил, что сегодня съезжий день... Гермоген снова затворился в церкви Соловецких чудотворцев. Он не мог бы сказать, сколько длилась его молитва. Оторвал его от молитвы громкий голос монаха, кричавшего сверху:

   — Пожар!..

Он мигом очутился рядом с Гермогеном, слетел на крыльях.

   — Труба занялась. И Занеглинье пылает, и Арбат... И Замоскворечье...

   — Не почудилось тебе, инок? Ужели Москву сразу с четырёх сторон подожгли?

Он велел созвать монастырских и церковных служек, дабы сносили иконы и дорогую утварь в подземелье Чудова монастыря. И сам кинулся спасать иконы Соловецкой церкви. От волнения не заметил, как и хворь прошла.

Догадка Гермогена, что Москву подожгли с разных концов, была тем более вероятной, что со времён её основания Москву поджигали великое множество раз и злодейство сие учиняли не токмо татары, но и внутренние враги. Пожары были опустошительными, ибо бедность города не позволяла ему каменных строений, даже дома строились из легковоспламеняемой сосны. Сосна была предпочтительнее и оттого, что её было в изобилии. Сам Кремль (первоначально Кремник) воздвигался на сосновом бору. Но главное достоинство сосны — в лютые морозы она хорошо сохраняла тепло, и дух от неё был лёгкий. Известь и камень не требовались. Обтёсанные брёвна клались плотно, одно на другое, и скреплялись по углам связями. Для утепления между брёвнами клали мох. Сосновыми брёвнами мостили и улицы. Из сосновых же брёвен ставили заборы и строили лестницы, ведущие в Дом.

Всё это вспыхивало огнём едва ли не каждое десятилетие. Более длительное благоденствие было редким. Но горькие опыты ничего не меняли. Вера в провидение и «авось» была существенной духовной чертой русских людей. Между тем пожары уничтожали не только деревянные строения, но и каменные церкви страдали. Во время первого пожара 1331 года погорел и сам город Кремник, Кремль. Отстроились русичи быстро, а через четыре года — новый пожар. Третий пожар и того быстрее: через два года, в 1337 году. Сгорели восемнадцать церквей. И когда вся Москва погорела, начался сильный дождь, так что всё спрятанное в погребах было затоплено. Как отмечает летописец, «всё потоплено, что было где выношено от пожара».