Читать «Гермоген» онлайн - страница 214
Борис Иванович Мокин
Но патриарх не мог сказать ему этих слов. Он благословил царя, исполненный смиренного величия.
Наступили дни, полные тревожных ожиданий и неопределённости. Дмитрий Шуйский и Делагарди повели свои войска к Смоленску, а польское войско шло им навстречу. Смерть Скопина-Шуйского вооружила Сигизмунда. Он поверил Михайле Салтыкову, что сия смерть — предвестие гибели Москвы, и послал гетмана Жолкевского разбить Дмитрия Шуйского и шведов. Русское войско было вдесятеро больше, но Сигизмунд и Жолкевский ожидали успеха от измены Салтыкова с товарищами. Оружием изменников были клевета и умение действовать согласованно и стремительно. Деньги и щедрые посулы быстро увеличивали число сподвижников Салтыкова. Русское войско было опутано сетью тайных агентов. Те старались ослабить его дух уверенностью в лёгкой победе. Действуя хитростью и коварством, лазутчики привели войско гетмана к спящему русскому стану неподалёку от селения Клушино совершенно неслышно. И хотя Шуйский и Делагарди быстро построили своё войско, внезапная атака гетмана с разных концов смешала оборону. Первой дрогнула конница и смяла пехоту. Воины Делагарди без всякого сопротивления предались ляхам, а сам Делагарди вступил в переговоры с королём и обещал не помогать русскому царю.
Измена Делагарди была последним ударом по русскому войску. Делагарди удалился к Новгороду с генералом Горном и шведами, письменно обещая царю помощь от короля шведского, в душе тая вероломные замыслы, которые, увы, будут иметь успех, хотя и временный.
Сколько же бесполезно погибло русичей в этой клушинской битве! Многих топтали конями, безоружных посекли, взяли в плен, где их ожидала мучительная кончина. Оставшиеся в живых несли с собой недобрые вести, усилившие общее уныние. Самым постыдным было то, что противник захватил даже бархатную хоругвь первого воеводы Дмитрия Шуйского, его карету, шлем, меч и булаву, не говоря уже о богатом обозе с соболями, сукнами и утварью, коими князь должен был за недостатком денег заплатить жалованье воинам Делагарди. Сам князь Дмитрий бежал к Можайску верхом, глухими дорогами, едва не увяз в болоте и, оставив коня, пешком пришёл в Можайск, а оттуда поехал в столицу к державному брату с трагической вестью.
Тем временем гетман Жолкевский, не теряя времени даром, начал приводить к присяге воинов русских и жителей окрестных сел сыну Сигизмунда, королевичу Владиславу. Салтыков и его клевреты распространяли воззвания гетмана с требованиями сдаться на милость нового царя — королевича Владислава. «Виною всех ваших зол является Шуйский, — писал гетман. — От него царство в крови и пепле. Для одного ли человека гибнуть миллионам? Спасение перед вами: победоносное войско королевское и новый царь благодатный. Да здравствует Владислав!»
Но беда, как говорится, не приходит одна. Подняли голову и стародавние мятежники и крамольники против царя Василия — Ляпуновы. Переманив на свою сторону московских стрельцов, Ляпунов поднял бунт и вступил в переговоры с другим крамольником — князем Василием Голицыным, обещая ему в случае победы московский престол, и одновременно он вёл переговоры с самозванцем в Калуге. Рязанское ополчение Ляпунова вновь угрожало Москве. Оставшийся без войска Василий просил помощи у городов, но Ляпунов не велел им слушаться царя. Василий вынужден был обратиться к сыновьям хана, но крымцы изменили, бежав в степь. Москва казалась беззащитной перед Лжедимитрием, который спокойно расположился в Коломенском.