Читать «Где ты, бабье лето?» онлайн - страница 15

Марина Александровна Назаренко

От доброго голоса Степана, от участия Юрка вспомнил вдруг, как маленький сидел он на печке, а они — тетя Ириша и дядя Степан — играли у них на кухне в карты, смеялись, переругивались маленько. Вспомнил, как летом отец и дядя Степан ловили саком рыбу в Рузе, как плели зимами корзинки — у кого лучше выйдет, и дядя Степан и с одной рукой отцу, бывало, не удаст, а отец умелец, плел с фокусами. Дружили они, два Степана, и звали их — Степан Синий и Степан Красный.

— Ты меня позови, когда дом подымать будете, — сказал он еще.

4

В «уазик» к Зиминой и Филатову забралась Алевтина с ведрами.

Возбужденная, с разметанными по плечам волосами, она смутно смотрела вперед черными глазами, вся еще там, на пожарище, и ни о чем другом не могла говорить:

— Я как услыхала, кто-то кричит дурным голосом — Нина Свиридова, то ли Татьяна Леднева, — ноги подкосились. А тут дым пошел виться. Господи, все-то на их голову. То Степан под машину попал, то теперь все сгорело. Это он, это он, Степан, — как ушел, так и унес все с собой. Такое было гнездо их — и дед здесь жил, и прадед. У Татьяны что, какая она хозяйка — все прахом шло и вот дошло. Все его руками было делано. Юрка-то — он не в отца.

Они обогнали Пудова, колдыбавшего в валенках на свой край (жил напротив Алевтины), женщин и мужчин, шедших группами. Зеленая, в лужайках, деревня у пруда разверзлась колдобинами, развороченными тракторами, наполненными водой. Чего только не настилали — все затягивало илом и глиной; у пруда не ездили — такое там было потопище, объезжали задами. Зимина, вцепившись в баранку, словно собственными усилиями крепких небольших рук выносила машину на гладкое, впрочем, гладкого-то не было.

— Ну и дорожка, — проговорила она, вспомнив, что не раз ей пеняли: место это в Холстах гнилое и два конца деревни разъединены им. «Надо действительно пруд вычистить, это место сровнять, управимся с делами, пришлю бульдозер», — подумала она.

— Юрка — он что, конечно, отцов корень, а только силы отцовской, а лучше сказать, — дельности, у него нету. Он мечтать горазд, мечтатель непутевый, так, болтается, как это самое в проруби, — говорила Алевтина уже дома, выкладывая вилки на стол в кухне, тарелки, ставя кружки, доставая из холодильника молоко. — Умывайся, Игорь Сергеевич, весь продымился, — указала она Филатову на городскую раковину и рукомойник над ней. И в нерешительности приостановилась: — Будем тут или в комнату пойдем?

— Тут, тут, не выдумывай.

— Да вроде неловко так-то.

— Не до того сейчас, налей молочка-то.

— Да что молочка, такое пережили. Я сейчас.

Она рванулась за дверь и мигом вернулась, неся под фартуком бутылку.

— У Свиридовых взяла. Чего так-то будем?

— Ну, теперь по всем Холстам заговорят, что директор не только молоко у тебя пьет.

— А пусть говорят. У меня вот солянка хорошая. Будете? Такое пережить! У меня и сейчас все трясется. Юрка-то — он телок, его бы в добрые руки.

— А ты не пробовала его прибрать? — улыбнувшись, лукаво вдруг спросила Зимина.

Алевтина тупо посмотрела на нее — не ответила.