Читать «Где ты, бабье лето?» онлайн - страница 105
Марина Александровна Назаренко
Она видела эти поля осенью перед отъездом в Ялту — их перепахивали под зябь: над шоколадными пашнями то тут, то там подгорали последним багрянцем нашлепки кустов боярышника, проросшие осинкой. А по краю полей и близ леса, по закутам, земля безобразно изрыта, избита, разворочена колеями — там урожая не жди. Зимина возила туда Жука, молодого их агронома, и говорила, что нашлепки надобно снять, это же не хвойный лес, и окраины выровнять. Жук поблескивал черными, как сливы, глазами и, кажется, соглашался. Он соглашался с нею во всем, не предлагая ничего своего, — кто же знал тогда, что его волнует совсем не земля.
А ее земля изводила. Ей казалось, что с каждым годом она становилась рыжее — слишком глубоко вспарывали. И все более плотной и липкой. Структура менялась! Ольга Дмитриевна опускала ладонь, мяла в пальцах — нет, земля была черна и рассыпчата, и ноги шли в ней, как по пухлому лесу. Она торопилась пересечь изрытую полосу. Кто-то пахал, и надо было узнать его. Махина трактора уходила вперед, а сзади, словно за катером, веерно взрыхлялась земля. В окне кабины мелькал силуэт, она узнавала то Константина Ивановича, то Филатова и бежала, увязая в черных валках.
Сон был некрепок, она сквозь него подумала, что видеть распаханную землю к несчастью, но то говорили старухи в Калинине, а сейчас она видела землю каждый день, и, едва закрывала глаза, пашня дыбилась стеною. Уже медленней, но еще ковыляла она в черных пушистых волнах. И вдруг волны приняли в себя всю ее, и она поплыла легко и свободно — упругая, литая, морская волна, изрытая ветерком, била в лицо.
Вода зеленела прозрачно, даже виднелось дно. Ольга знала, что сзади, на зеленых горах, белая Ялта. Она отплывала дальше и дальше, и ее охватывало ликующее чувство собственного существования, этого общения с морем, необъятным и дышащим. Море, конечно, узнало ее! Она шепнула ему, что Константин Иванович, с которым была здесь последний раз, больше уже не приедет. Она кланялась морю от Константина Ивановича, однако хитрила: она не жалела, что его нету рядом. А море черно изрыто, словно картофельное поле, волна плещет в лицо и грудь, ударяет то справа, то слева. Ольга устала и вышла на берег, прямо к белой стене, нависшей над пляжем. Но тут же и поняла, что не стена это вовсе, а больничная палата, и сидит она у белой постели Константина Ивановича, и держит в обеих руках большую, припухшую, белую, странно отмытую руку. Рука лежит в ее ладонях безжизненно, не имея сил, а главное — права пожать, приласкать ее руки с прежним порывом. Она помнила, что операцию отменили и он оставался жить, но они прощались. Мужчина и женщина в них прощались друг с другом. Внезапно его рука стала расти и тянуться к ней, стараясь достать до лица, а может быть, до груди. Ольга напряглась и проснулась…
Слабый серый рассвет затягивал широкое окно. Светланкина голова темнела на подушке под самым окном. Ольга Дмитриевна унимала ужас, сковавший ее.
Почему так бывает? Она продолжала видеть Константина Ивановича, говорила с ним по телефону, но совершенно спокойно, словно никогда и близости не было. Она не гнала мыслей о прошлом, они просто не возникали. А если и возникали, то спокойно, будто в фильме из чьей-то жизни. Может быть — от усталости?