Читать «Где ты, бабье лето?» онлайн - страница 102

— Кто поставил, а кто и нет, — раздраженно отрезала Зимина.

— Ну как же, сколько годов обещали пруд вычистить, да так и с концом. Весна, а воды кот наплакал. Говорили бабы Саше Суворову: «Гляди, не добьешься, мы с депутатов-то скинем». Я уж не говорю — колодец посереди деревни обвалился, закидали деревами — и ладно, во-он, напротив прогона, за Клавдией. Народу, конечно, мало осталось, и сюда сходют.

Только теперь Зимина вспомнила про холстовский пруд. «Вот ведь, — подумала, — ничего им не нужно, считают, хорошо живут, только пруд вычисти. Но и того не удосужились. А Саша Суворов не раз приходил с этим прудом, и я обещала бульдозер».

— А моей дома нету, — торопливо заговорил Воронков, словно боялся, что Зимина уйдет. — Праздники еще завтра, а они с Алевтиной Николаевной уже сегодня задулись куда-нибудь, я видел, прошли под окнами в тот конец, может, к Боканову, а может, к Марфе — приехала из Москвы. Конечно, огород садить надо, ей одной не под силу, вот и зазывает баб. Все съезжаются, вон сосед Михаил Зайцев приехал — ну, этот под лопату сажает. А то зиму-то котовали в Москве да под Москвой у деток. Нет, мы не ездим, тут так и живем, я из родного гнезда никуда, хоть бы и сселять начали. Я вон и наличники покрасил наново. И что, скажи, далось бабам: всю зимушку в карты играют: в козла, в подкидного, а то подымутся песни петь — раньше, правда, я им играл на баяне, а теперь так обходятся. У Клавдии собираются, шерочка с машерочкой, какой интерес? Марию Артемьевну наши отшмарили, но те — концовские принимают, Клавдия особенно. А моя, при новом расписании, все с Алевтиной — то завтракают, то чаи гоняют. Поверишь ли, Ольга Дмитриевна, я уж онемел совсем. А придет, стану говорить — лается.

Зимина вспомнила, как любил побеседовать Андрей Воронков, посочувствовала. Жена его Катерина — тоже в годах, много старше Алевтины, но работящая, рассудительная, «справедливая» женщина, и не хитро, что они подружились. Впрочем, старела деревня, последняя молодежь уезжала в город, заслышав, что Холсты намечено сселять. Вот и Ледневы уже в Редькине, а это, считай, трое, четверо работников, подлинных крестьян.

Воронков рассказывал, как никто не хочет подновлять дома, а ему, столяру и плотнику, глядеть на то невыносимо. Зимина посмотрела вдоль деревни — штакетники после зимы потускнели, облезли, а может, их вообще лет пять не красили, голые деревья на едва зазеленевшей земле не оживляли Холстов. Людей не видно, скука наползала из всех углов — словно уходила деревня в прошлое и сама сознавала это.

— Здравствуйте! — поклонилась, любопытно стрельнув глазами, немолодая подбористая женщина. Она вышла из дома напротив, пересекла луговину. Улыбнулась, и Зимина узнала Марию Артемьевну. — Я гляжу — ваша машина. А они на тот край пошли к брату Катерины, к Борису Николаевичу. Народу к нему наехало из Москвы — и сестра, и дочка с семьей!

В том конце, за ветлами, раскинувшими кроны на полдеревни, желтела машина.

— Погоди, завтра и тут, под тополями, машин наставят — туда мимо пруда не проедешь, завязнешь. Они как-то в прогон проехали. Катерине рассаду помидорную хотели привезть.