Читать «Газета День Литературы # 81 (2004 5)» онлайн - страница 9

Так было и со Степаном Злобиным, и с Анатолием Рыбаковым. Великая всё же личность — Сталин. Так думали и многие великие конструкторы, полководцы, ученые. Конечно, злой гений был рядом.

В.Б. Очевидно, у каждого великого политика злой гений где-то рядом за плечом сидит. Всё зависит от того, в каком времени политик живет. Жил бы Сталин сегодня у нас, он вёл бы себя по-другому. А кого еще из великих политиков ХХ века вы бы назвали?

С.М. Я бы назвал Де Голля и Черчилля. Хотя Черчилль нас не любил, но он уважал нас. Он уважал Сталина. Черчилль был великий человек.

В.Б. Какое место в истории России вы бы отвели двадцатому веку?

С.М. Это был тяжелый век. Со всеми победами и со всеми неудачами. И для русского народа это тоже был очень тяжелый век. Октябрьская революция, коллективизация, вторая мировая война и так далее, вплоть до перестройки. Но всё было неизбежно. История так складывалась.

В.Б. Вот вы, дворянин, аристократ, и сейчас считаете, что Октябрьская революция была неизбежна?

С.М. Я думаю, что самодержавие неизбежно ушло бы в то время. Интеллигенция была возмущена влиянием Григория Распутина. Февраль был предопределен. Офицерство было возмущено мягкотелостью Николая Второго. А дальше пошло, покатило. Но, конечно, дальнейший расстрел всей семьи — это акт великого позора. Расстрелять семью православного царя?

В.Б. Но был потом и подъем народа, был всеобщий энтузиазм? Или это сказки? Все делалось по принуждению?

С.М. У меня отец Владимир Александрович был внуком статского советника, одного из старейших русских библиофилов. Так у этого статского советника была библиотека личная 50 тысяч томов. Он эту библиотеку завещал после смерти Академии наук. Не успел передать, умер. Мой отец, его внук, уже в 1911 году передал библиотеку. Недавно был там пожар, но наши книги все сохранились. Мой отец не имел никакой собственности. Собственность принадлежала отцу его — моему деду, а сам отец был под опекой государства, так как был душевнобольной после смерти жены от родов, может, потом собственность и передали бы моему отцу. Но до этого не дошло. И после революции отец писал: никакой собственности не имею. И заявил своим домочадцам: я против новой власти бороться не собираюсь. А мне было тогда 4 года. Если Россия выбрала себе другой путь, я ей буду помогать, решил отец. И стал помогать. Посвятил себя птицеводству, написал первую книжку, которую я сам продавал по деревням, "Что надо знать крестьянину-птицеводу?". А вторая книжка была "Почему в Америке куры хорошо несутся?". И когда был призыв партии поднимать хозяйство в провинции, он поехал в Пятигорск. И я учился в пятигорской школе…

В.Б. Не пора ли новый призыв партии власти бросать: ехать спасать русскую провинцию? И кто сейчас поедет? Какие специалисты?

С.М. Не знаю. Вот отец был первым организатором инкубаторской станции на Кавказе. Преподавал на птицеводческих курсах, много работал и умер в 1932 году. Перед этим его пригласили на кафедру преподавать в Воронежский сельскохозяйственный институт. Он поехал, принял предложение, но в пути заболел крупозным воспалением легких и умер в Георгиевске. Не было еще антибиотиков, нельзя было спасти. Осталась мать и три сына. Я — старший. Уже работал в Москве.