Читать «Газета День Литературы # 81 (2004 5)» онлайн - страница 45

Газета День Литературы

МИФОЛОГИЯ ЛИЧНОСТИ—2 Юрий КУЗНЕЦОВ. До последнего края.— М.: Молодая гвардия, 2001, 463 с., 3000 экз.

В дополнение к уже сказанному о данной книге ("День литературы", 2002, №7).

"Единственное препятствие, всерьез стоящее на пути Юрия Кузнецова — это "образ Кузнецова", "лирический герой"... Что возобладает: явно бесценное для поэта и далеко не чуждое ему народно-нравственное начало или столь же явная печать индивидуализма, нравственного вивисекторства, ячности,— покажет время",— писал 15 лет назад Ю.Кашук ("Вопросы литературы", 1988, №6). Время показало, что два эти качества в поэзии Ю.Кузнецова взаимообусловлены, как два полюса магнита, потому что решиться выступить против "советской" мифологии можно было только отстранившись от нее, ощутив себя — хотя бы отчасти — "свободным атомом", вылетевшим за пределы этого общества.

…Не говори, что к дереву и птице

В посмертное ты перейдешь родство,—

Не лги себе. Не будет ничего.

Ничто твое уже не повторится…"

В подобном ощущении, осознании и утверждении особенности, исключительности, а также тесно связанного с ними одиночества собственного "я" поэт был вовсе не одинок — семидесятые годы вообще являлись временем активнейшего индивидуального мифотворчества под маской "продолжительных и бурных аплодисментов, переходящих в овации". И одна из сторон этого двойственного бытия неминуемо воспринималась как инфернальная, "темная", оборотная, зеркальная, отчужденная, но столь же равноправно присущая бытию собственного "я", как и внешняя. Зачастую они менялись местами, и тогда отчуждение приобретало уже социально-политический характер. Все диссидентское движение было, по сути своей, суммой индивидуальных мифологий, различно локализованных во времени и пространстве (от праславянского, "арийского" язычества до мифологизированной Америки), но отрицающих мифологию "советского образа жизни" — и уровень собственной социальной адаптации легко приносился в жертву этим мифам. Чуть позже данное явление стало массовым и, соответственно, приобрело более стертые в художественном отношении черты "поколения дворников и сторожей", почти целиком ушедшего в "эмиграунд" — термин, который совмещает и охватывает собой явления андеграунда и эмиграции.

Отец!— кричу.—

Ты не принес нам счастья!

Впрочем, здесь — не счет к погибшему на войне отцу и не обвинение. Это именно крик, это просьба о помощи, которой уже не будет, и о счастье, которого никто, кроме отца, не в силах принести. Это крик в пустоту — вернее, даже в то самое иное измерение бытия, без надежды на ответ, но с надеждой быть всё же услышанным, с надеждой на само существование такого измерения.

ЭМИГРАНТКА Татьяна ГЛУШКОВА. Не говорю тебе прощай.— М.: Молодая гвардия, 2002, 623 с., 2000 экз.

В октябре 1993 года Татьяна Глушкова ушла из "новой России", бросив в лицо палачам своей Родины гневные и наполненные болью поэтические строки. С тех пор она жила в эмиграции. В единой, непрерывно длящейся в вечности Руси—России — той самой, которая была центром, смыслом и надеждой всего мира. В той, где вечно живы и павшие у Дома Советов, и Пушкин, и Грибоедов. В той, где нет места компромиссам и отступлениям. Оттуда она судила обо всех, кто остался жить в Российской Федерации или эмигрировал в другие страны: хоть Запада, хоть "новые независимые государства". Для нее, уроженки Киева, нынешняя Украина была истоком Большой России, семь холмов Москвы — семью холмами Третьего Рима, и смотреть на превращение Третьего Рима в еще одно государство "третьего мира" для нее было невыносимо.