Читать «Выше жизни» онлайн - страница 58

Жорж Роденбах

Длинная ночь, бесконечная ночь, грустное бодрствование, становившееся еще грустнее при наступлении дня… Огорчение лампы, когда она слабо светит при яркой заре!..

Болезнь была очевидна. Ван-Гюль был поражен ударом, который предвещали некоторые приливы крови, сонливость.

По возвращении докторов положение было признано серьезным, а шансы на спасение — минимальными.

Годелива все время была у постели, подавая лекарства, борясь и надеясь — против очевидности! Она была сильна своею любовью в отцу, тою нежною любовью, на которую он отвечал столькими заботами и ласками, исключительным расположением, нежность которого была понятна только им одним, так как они постоянно были вместе. Теперь она звала его, называла себя уменьшительными именами, которые они себе давали, этими названиями без всякого смысла: это были названия животных или цветов, односложные слова, эпитеты, сокращения, — условные выражения, пароли всех любящих существ, как бы для того, чтобы обозначить, что они являются друг для друга не тем же самым, как для остальных людей…

Она целовала его в то же время в лицо, руки, проводя по ним своими губками, воображая, что ей удастся отстранить болезнь и заставить ее исчезнуть, если ее ротик прикоснется повсюду.

Барбара, напротив, ходила по комнате, встревоженная, взволнованная, с приступами сильных рыданий, после которых она падала в изнеможении на кресло; казалось, она смотрела очень далеко, по ту сторону жизни…

Что касается Жориса, он не переставал бегать по городу. Ночью ему пришлось ходить за докторами, затем — будить аптекаря, чтобы тот приготовил лекарства. Утром он должен был отправиться к приходскому священнику, чтобы просить его соборовать и причастить Ван-Гюля.

Это была печальная минута, для старого дома, когда вошел священник, одетый в стихарь и епитрахиль, державший в руке дароносицу, в сопровождении мальчика из церковного хора, звонившего в маленький колокольчик. Слуги вошли тоже в комнату своего хозяина; старая Фараильда, более двадцати лет служившая у него, плакала навзрыд, причем слезы капали, точно жемчуг, на ее четки. Все встали на колени. Годелива устроила маленький алтарь на комоде, покрытом вместо скатерти еще неоконченным кружевным покрывалом, которое она плела для Мадонны их улицы, не подозревая, что она как бы приближала, с помощью ежедневно прибавлявшихся нитей, агонию своего отца. На это покрывало поставили дароносицу. Началось чтение молитв, произносившихся шепотом, вполголоса; латинские слова почти не нарушали безмолвия. Когда священник помазал святым елеем лоб и виски, лицо умирающего сморщилось. Не был ли это остаток чувствительности? Барбара, стоявшая очень близко, с нервами, настолько напряженными, что они могли надорваться, отразила на своем лице все перемены, — впечатлительная, как зеркало, живущая отблесками!..

Между тем священник взял дароносицу с комода. Он подошел к постели, держа в руках облатку. Все наклонились. Колокольчик у маленького мальчика снова прозвонил громко, но все же приятно. Нежный звон, кропильница звука, несколько освежившая комнату, полную молитв…