Читать «Выше жизни» онлайн - страница 128

Борлют пришел в отчаяние, глядя с высоты башни. Где остался мертвый город? Ярмарка бесчестила кладбище. Что думали об этом благородные лебеди? Борлют вообразил себе, что из них уже не осталось ни одного на неподвижной воде каналов. Они, конечно, удалилась в предместья, чтобы не знать, что здесь происходит, спасти еще немного безмолвия, плакать в сердцах ненюфаров.

Вдруг Борлют, нагнувшись в последний раз, чтобы видеть, вполне испытать свое отчаяние, был поражен еще более неуместною аномалиею, ощутил более личное страдание. Он различил стрелков св. Себастьяна, представленных большим числом своих членов, позоривших свое столетнее знамя, свои медали и знаки отличия, надеваемые королем стрелков, все свое прошлое, длившееся пять веков, ради этих смешных сатурналий. Между тем гильдия долгое время боролась против морского порта! К тому же Борлют был ее президентом; было бы приличнее не отрекаться от этого публично и не выказывать ему невнимания.

Древняя гильдия, в свою очередь, отрекалась, отрицала свое прошлое и город, присоединялась к низменному идеалу.

Борлют испытал от этого последний удар. Отныне он был совсем одинок.

Он не хотел ничего более видеть и слышать из этих вульгарных вещей, происходивших на земле.

Он бросился к своему делу, опустил руки на клавиши, как в волны моря. Он заиграл. Колокол Победы уже звонил. Он открывал путь; он оглашал воздух. Целая цепь звуков игры колоколов следовала за ним, отдаваясь, разносясь по ветру и к звездам.

Борлют играл с бешеной энергией, чтобы ничего не замечать из уличных сцен; он привлек к своей игре все колокола, от самых больших, которые обыкновенно вмешиваются только для того, чтобы оттенить мелодию, подобно мельницам, оттеняющим равнину, до самых маленьких, нежных, детских, звуки которых, напоминая щебетание воробьев, создали облако шума, резкий концерт, заглушивший все остальное. Огромный оркестр, заключительный унисон! Башня дрожала, трещала, точно все колокола, слишком ясно пробудившиеся от векового сна, решились бежать далеко, покинуть свои перекладины, однообразные дортуары, и уже спускались по лестнице в башне; Борлют начинал выходить из себя! Он стучал руками по клавишам, ногами по педалям, висел на железных проволоках, поднимающих молотки, довел колокола до пароксизма: он переживал борьбу своего шума с шумом, доносившимся снизу.

Чувствуя усталость, он остановился на несколько минут между двумя отрывками. Крики снова послышались, напоминая ропот воды, жестокое безумие трубных звуков. Шествие продолжало свой шумный путь, выставляя напоказ свои блестки, свои глупости, извиваясь точно пестрая змея, отдаваясь своему погребальному веселью арлекина, в темном лабиринте улиц.

Это продолжалось несколько часов. Борлют не переставал играть, уступая им, презирая сам иронию судьбы, заставившей его играть на колоколах, разносить по городу радостные мелодии в ту минуту, как его мечта умирала в нем. Он вспомнил актеров, которые иногда принуждены увеселять публику в тот день, когда у них умер ребенок!